ВНИМАНИЮ АВТОРОВ И ЧИТАТЕЛЕЙ САЙТА KONTINENT.ORG!

Литературно-художественный альманах "Новый Континент" после усовершенствования переехал на новый адрес - www.nkontinent.com

Начиная с 18 июля 2018 г., новые публикации будут публиковаться на новой современной платформе.

Дорогие авторы, Вы сможете найти любые публикации прошлых лет как на старом сайте (kontinent.org), который не прекращает своей работы, но меняет направленность и тематику, так и на новом.

ДО НОВЫХ ВСТРЕЧ И В ДОБРЫЙ СОВМЕСТНЫЙ ПУТЬ!

Яна Вайсман (Аки Танка) | Чужой катастрофы не бывает

Яна Вайсман (Аки Танка)
Яна Вайсман (Аки Танка)

Об авторе
Репатриировалась в Израиль из бывшего СССР в 1992 году по программе НААЛЕ. Закончила Тель-Авивскую частную школу, служила на КПП Эрез в Газе. Закончила Еврейский университет в Иерусалиме по специальности «Преподаватель и переводчик с французского и испанского языков». Уже 12 лет работаю в архиве «Яд Ва Шем». Живу в Иерусалиме.

Чужой катастрофы не бывает

Завтра – 24 апреля, день памяти жертв Геноцида армянского народа. В этом году он совпадает с днем памяти жертв Холокоста… Но чужой катастрофы не бывает… Всем моим друзьям в Армении и не только.
Н… с любовью

Шшуууу … пршшууу…..пшшшшшш…. уууууууу…. уууууу…. Только злой восточный аравийский ветер гонит гнилую ветошь, которую пустынные мыши тащат в норы. Змеи пытаются жалить, но фарфору, (бывшему фарфору), все равно… Эти злобные твари сломали не один зуб в попытках вогнать в меня яд, да лишь кожу свою холеную изранили об обломок моей несчастной головы… Пшшш… пшшшшш… шрунк-шрунк… шрунк…фшить-фшить…. А это ящерица угнездились в моем черепе, расплодилась и погнала свое потомство через пустые глазницы, а в черепе так и осталась скорлупа, которая нестерпимо шуршит, стоит чуть ветру задуть.

Мадам Дюра назвала меня Мьёзотис. Она смеялась, когда вставляла мне в глазницы фиолетовые глазки: незабудка, настоящая незабудка! Нас было четверо: я, Марианна, Жизель и Маргарита. Мадам Дюра – настоящая искусница. Четыре фарфоровые китайские болванки она превратила в прелестные куклы. Специальной иглой втачала нам натуральные волосы разных оттенков. (Я русая… это меня и спасло…Жизель – рыжая). Шелковые платьица, ручная вышивка, оборки из валансьенского кружева, модные шляпки, чулочки, туфельки…

– Какая же ты умница, Люси! Эти девицы – настоящее произведение искусства! Я выставлю их в галерее. Уверен, к Пасхе на них будет неплохой спрос, – сказал месье Дюра жене и отнес нас в свой магазинчик на рю Этьен-Марсель.

Звякнул дверной колокольчик и молодой франт заглянул в лавку:

– Добрый день, месье, вы что-то присмотрели в витрине?

– Да, вот эти прелестницы мне приглянулись.

– Месье коллекционер?

– О, нет! Что вы, месье, – улыбнулся франт,– я всего лишь студент эколь политекник. На пасхальные каникулы собираюсь домой, в Константинополь и хочу подарить сестрам этих кукол. У меня две сестры, девицы – такие франтихи, мама их балует, шьет им наряды у лучшей портнихи в нашем квартале, так что эти нарядные куколки будут им под стать.

– Куклы несколько дороговаты. Видите ли, месье, моя жена трудилась над этой великолепной четверкой почти год…

– О, месье, пусть вас не смущает тот факт, что я студент. Я работаю в архитектурном бюро месье Шадинара чертежником и весьма прилично зарабатываю, мне вполне хватит денег, чтобы побаловать девочек.

Я не знаю, как мы добирались до Константинополя. Нас уложили в картонные коробки, обитые шелком. Скорее всего, мы передвигались по морю. Качка была ужасная, и Жизель все время мутило. Затем я слышала цокот копыт, снова звон дверного колокольчика, а затем – радостные крики на чужом гортанном языке…

– Аревик, Аревик! Грант приехал, скорее, спускайтесь вниз!

Радостный топот бегущих по лестнице детских ножек, ахи, охи, поцелуи, расспросы, что, да как, круженье по комнате..

– Угадайте, что я вам привез. Да-да, подарки лежат в этих красивых коробках. Неет, ну для платьев они слишком малы, да и разве вам не хватает платьев, которые пачками шьет мадам Абрамян?

– Господи! Какие они красивые…

– Аревик – рыжую Жизель. Я так и подумал, раз наша Аревик рыженькая? как солнышко, то и кукла должна быть рыжая. Татевик – Мьёзотис. Почему? Да просто потому, что она такая же щеголиха, как и ты. Аааа, почему ее зовут так. Видишь, у нее фиолетовые глаза, Мьёзотис по-французски означает незабудка. Тебе не нравится это имя? Ну, да, оно немного длинное, а как ты ее назовешь? Анморук?

Так я стала Анморук. Ничего страшного, как оказалось, мое собственное имя так и звучит на этом странном языке.

Праздничный ужин завершен. Мы с Жизель сидим на прикроватных тумбочках, каждая в изголовье своей хозяйки. Окно в сад распахнуто, доносится слабый запах табака и… французская речь:

– Отец, надо уезжать. Ты видишь, что происходит? Ты же не слепой.

– Куда? В Париж? Что я там буду делать? Преподавать французскую литературу и язык французам?

– Почему французам? Там полно армянских, польских, еврейских эмигрантов.

– У евреев есть свои учителя, поверь мне. А уроками французского я не смогу содержать маму и девочек.

– Я тоже работаю и смогу вам помогать.

– Ты себе помоги для начала. Тебе надо закончить образование. Поверь, все, что происходит, эта мышиная возня – это все политические игрища. Никто нас не тронет. Вот увидишь, Энвер нас еще поблагодарит за лояльность. Все эти дурацкие лозунги – попытка заткнуть глотки оппонентам. И все, переходим на армянский, мама идет сюда. Ты же знаешь, она очень волнуется, когда мы говорим по-французски…

Почти год мы прожили как в раю. Девочки брали нас с собой повсюду. Мы сидели в классной комнате, когда к ним приходил месье Ованес заниматься турецкой и английской грамматикой, когда мать, мадам Марьям, сама обучала девочек основам геометрии и алгебры, когда отец диктовал им по-французски. Они брали нас собой на прогулку и угощали сельтерской водой, шекерпаре и шоколадными фонданами. Они возили нас даже на детские спектакли во французском театре и в цирк. А потом заболела Аревик, долго кашляла и родители решили отправить ее к родне в Орду, там теплее. Так мы расстались с Жизель. А потом не вернулся из университета месье Тер-Хачатрян…

– Ваан, так неспокойно в городе, ты же видел воззвания на всех заборах! Может быть, тебе не стоит выходить на улицу, да и студенты уж больно «патриотично» настроены. Хорошо, что мы отправили Аревик к тетке, там нет этого сумасшествия. Она пишет, что вроде бы все спокойно.

– Ну что ты, Марьям. У меня сегодня четыре лекции, я не могу подвести студентов, экзамены на носу…

Больше никто и никогда его не видел.

Вечером прибежала соседка Айгерим, жена коллеги Ваана по кафедре.

– Марьям, вернулся Фетхие. Ваана и остальных армянских преподавателей увели жандармы в неизвестном направлении. Марьям! Не падай в обморок, ты не можешь себе этого позволить! У тебя дети. И хорошо, что вы отослали старшую к родне. Вот тебе немного денег, это все, что мы с Фетхие нашли дома, бери Татевик и уезжайте к Гранту на первом же корабле, который идет в Марсель…

… В районе порта нас задержали. Сборы были истеричные, Марьям бросала в чемодан все, что попадалось ей под руку, потом все вытряхивала и собирала заново. Татевик, такая говорливая хохотушка, сидела безучастно на маленькой скамеечке и прижимала меня к животу.

Отобрали чемодан и, толкая в спины прикладами, отвели в жандармский участок. Нас впихнули в каменный мешок, где уже было около 200 армянских женщин с детьми. Там, без воды и пищи нас продержали дня четыре, а потом ночью, полуживых от страха и жажды, выволокли на площадь перед участком. Мальчиков отделили от матерей и сестер, я не знаю почему, Татевик так сильно прижимала меня к себе, что я почти ничего не расслышала, только обрывки… во избежание праведного гнева… мальчиков в военные школы… путь неблизкий… оставить все вещи… сейчас острижем всех…

Роскошная темно-каштановая шевелюра Марьям и нежные темно-русые кудряшки Татевик остались в том жандармском дворе. Я еще подумала, наверное, какая-нибудь турецкая мастерица подберет пряди и украсит ими головку милой куколки, не такой красивой как мы с Жизель, но волосы Марьям и Татевик придадут им очарование.

Долгих десять месяцев мы добирались до Алеппо. Уже в Карапинаре от моего роскошного наряда не осталось практически ничего. В Ахшехире какой-то жандарм выхватил меня из ослабших ручонок Татевик и хотел разрубить. Марьям бросилась к нему и стала умолять этого идиота, вернуть куклу ребенку. Жандарм долго куражился, орал, пнул Марьям, разорвал остатки моего платья и швырнул на землю. Голова треснула, верхняя часть с волосами отвалилась, Татевик заплакала.

– Ничего, моя хорошая, ничего. Я сейчас оторву кусок от подола, и мы сделаем Анморук платочек, так она не замерзнет.

Мы шли и шли, днем, когда от османского солнца и аравийского ветра плавятся мозги, ночью, когда остывшая пустыня превращается в ледник. А если ночью останавливались на ночлег, то к утру пять-шесть, а то и десять человек оставались лежать на земле. Их не разрешали даже оплакивать, в основном, рубили в месиво и поджигали, а то и просто оставляли на радость стервятникам. А в Адане Марьям сошла с ума. Сначала, ее радости не было предела, мы встретили там ее тетку Манушак. Ту самую тетку, к которой и отправили Аревик подлечиться… Марьям кричала, заливаясь истерическим смехом, трясла тетку, требовала отдать дочку… Манушак рассказала, как детей грузили на баржи, обещали отправить в Самсун в приюты, подлечить и накормить. Манушак сама собрала ей узелок и даже положила в него рыжую куклу, а потом стало известно, что всех детей утопили недалеко от побережья, просто выбросили за борт…

Марьям осела, завалилась на бок… к утру она была уже вся седая и не реагировала на окрики жандармов… До Алеппо добралась только Манушак. Татевик умерла у нее на руках от дизентерии в Ислахие. В память о ребенке, Манушак взяла меня и спрятала за пазухой. На десятый день в Алеппо от голода и ран умерла и она.

Как я попала в Дэйр-эз-Зор, не помню. Наверное, какой-нибудь ребенок подобрал меня, когда очередную партию ходячих мертвецов отправили в этот ад пустынный…

Вот уже пять лет, как нет здесь ни одной живой души, нет жандармских окриков, нет смерти и убийств. Я не вижу страшные пустые глаз обезумевших от горя женщин, я не вижу голые детские трупы, я не чувствую запаха крови и испражнений, в этом есть свое успокоение.

Даже если бы там, в Ахшехире, этот усатый подонок разрубил меня, мне было бы все равно, правда, очень жалко Татевик, она так старалась согреть меня ледяными пустынными ночами и прятала от солнца днем. Жалко, что не увижу больше Жизель, она лежит где-то себе на дне Черного моря, надеюсь, вспоминает обо мне. Об одном жалею, что Грант не прошел тогда мимо галереи месье Дюра…

Шшуууу ….пршшууу…. .пшшшшшш…. уууууууу…. уууууу

Анморук – я помню…

7 Комментарии
  1. Анжела говорит

    Пока мы помним о преступлениях против человечества, все пострадавшие люди живы в наших сердцах.Спасибо за печальный рассказ.

    1. Яна Вайсман говорит

      Спасибо, Анжела.

      1. Rita Schneider говорит

        Прекрасный рассказ, Яна! Спасибо.

        1. Аки Танка говорит

          И Вам спасибо!

  2. Rita Schneider говорит

    Заметила, что ни в одном из рассказов о событиях Холокоста и геноцида армянского народа не звучит ни единой нотки призыва к мести…. Единственная месть — мы живём и помним! Вот только повторения этого безумия не позволим ни айятоллам, ни арафатовским выкормышам, которые, к сожалению, множатся на всех континентах и отравляют пространство своей неистребимой злобой. Ни к чему больше они не приспособлены в своей дикости и невежестве.

  3. Нунэ А-н говорит

    Спасибо, и мои слова поддержки великому еврейскому народу

    1. Аки Танка говорит

      Нунэ, Спасибо!

Оставьте ответ

Ваш электронный адрес не будет опубликован.