ВНИМАНИЮ АВТОРОВ И ЧИТАТЕЛЕЙ САЙТА KONTINENT.ORG!

Литературно-художественный альманах "Новый Континент" после усовершенствования переехал на новый адрес - www.nkontinent.com

Начиная с 18 июля 2018 г., новые публикации будут публиковаться на новой современной платформе.

Дорогие авторы, Вы сможете найти любые публикации прошлых лет как на старом сайте (kontinent.org), который не прекращает своей работы, но меняет направленность и тематику, так и на новом.

ДО НОВЫХ ВСТРЕЧ И В ДОБРЫЙ СОВМЕСТНЫЙ ПУТЬ!

Николай БОКОВ | Диаспора соприкосновений

Из воюющей Украины пришла радостная новость: киевское издательство «Каяла» выпустило на украинском языке книгу чикагского писателя Евсея Цейтлина «Долгие беседы в ожидании счастливой смерти» (перевод Ангелины Яр). До этого книга, вызвавшая огромную прессу, шесть раз издавалась по-русски, была переведена в Литве и Германии. Сейчас готовятся издания на английском и испанском языках.

Предлагаем читателям статью известного французско-русского писателя Николая Бокова, откликнувшегося в мартовском номере журнала «Крещатик» (Германия) на украинское и чикагское издания книги Евсея Цейтлина.

Диаспора соприкосновений

Диаспоры бывают древние как мир и совсем молодые, возникшие во множестве в прошлом веке. И если мысль о еврейской диаспоре уже пришла вам на ум, то следующим примером я вас немного удивлю или вообщуозадачу. Я имею в виду рассеявшихся по миру советских интеллигентов, столько лет обсуждавших на кухняххрущоб вечные мировые вопросы. Когда сорвался с петель Железный Занавес, они разошлись по разным частям света, более пригодным для жизни, чем Московщина, которая так и не дотянулась до «России» в своей трансформации из совка в государство. Да и не было такой задачи у власть имущих, они лишь сбросили балласт идеологии со своего тонущего корабля тоталитаризма, чтобы поплавать еще немного, выпуская последние торпеды в прочее человечество.

Евсей Цейтлин оставил великолепный памятник этому культурному периоду и жанру Разговоров, «Долгие беседы в ожидании счастливой смерти»[1].) Об этой книге я наслышан уже несколько лет, держал однажды в руках (изданную Franc-Tireur USA), прочел рецензию Ирины Чайковской. Лишь недавно она пришла ко мне в Париж и наполнила трое суток моей жизни, пока я ее читал.

Ее автор живет в далеком Чикаго. Магазин книг на русском языке в Париже один, а к виртуальной книжной лавке на интернете у русских еще нет привычки. Диаспора беседующих интеллигентов устанавливает связи в мировом пространстве, и опять это жизненно необходимо, поскольку Московия снова берет курс на удушение свобод.

Как у всякого писателя, у Цейтлина есть свои темы-доминанты. В «Беседах» одна из главных – тема выживания евреев в советской зоне, лишившихся во время Второй мировой всякой безопасности на территориях, оккупированных нацистами и приступивших к геноциду евреев.

Сказать, что Цейтлин пишет свою книгу, мало: он строит ее у нас на глазах. Читатели ее – многократные свидетели: рождения текста, эволюции и смерти главного персонажа, – реального человека, литовского драматургаЙосаде; но и сам автор, писатель Евсей Цейтлин, видимо переживает эволюцию во время писания книги, он все более любит своего героя. И сам читатель не остается в стороне.

В этом движении всех трех – персонажа, автора и читателя – уникальность и очарование «Бесед», и в то же время сложность книги.

Цейтлин беседует с живым человеком, еврейским литовским писателем Йосаде (†1995) в течение последних пяти лет его жизни. И не просто беседует: он как бы организует процесс самопознания его, то стимулируя его вопросами, то оставаясь молчаливым зеркалом чужой вспоминающей души.

Он устраняет имя героя из повествования, обозначая его строчным и-кратким, й. Эта почти анонимность подчеркивает эволютивность самой личности Йосаде, то, что человеческая жизнь есть река, что человек текуч, изменчив и переменчив, удивляясь в старости себе юному и не признавая себя прошлого, подчас стыдясь и презирая. Ну как же: «…и с отвращением читая жизнь свою…»

Вот опорные точки биографии: Яков Йосаде родился в Литве в 1911 году в семье фабриканта, сам он с молодости попутчик коммунистов, фронтовик, советский драматург, перешедший с идиша на литовский язык; жена – известный врач, сын скульптор, дочь уехала в Израиль в начале 70-х.

Родители и сестра убиты нацистами в 1942-м.

Это событие не просто трагическое. Его судьбоносность Йосаде переживал всю жизнь. Вот как всё было: советские войска оккупировали Литву в 1940-м и приступили к своим обычным безобразиям. Семья Йосаде – капиталиста – в списке на депортацию в Сибирь, мать оповещает Якова о неминуемом, он приезжает в родной провинциальный городок. Депортацией заведует коммунист (вероятно, и гебешник), который многим обязан Якову, возможно, самой жизнью. Они объясняются. Палач согласен удалить из списка родных Якова. Но он протягивает карандаш Якову: вычеркни сам. Тот вычеркивает, семья остается в Литве. И погибает спустя два года – как еврейская, от рук других убийц с другой программой террора.

Муки Йосаде заражают читателя: если бы он сам не вычеркнул, то у семьи оставался шанс выжить в Сибири… Но он сам вычеркнул, спасая, и погубил.

В этом эпизоде приоткрывается дверь в иное измерение…

Дверь в пространство великого знания, от коего людям полагаются лишь крохи: неужели Всевышний всё устраивает как нужно, а вмешательство человека только к худшему?

У коммуниста-чекиста были свои соображения, конечно, чтобы отдать карандаш Якову: вычеркни сам. И одновременно его жест приобрел мистическое значение: ты совершил поступок по своему разумению, но тогда ты один… И ты не знаешь, что делаешь.

Перед моими глазами читателя пошли случаи моей жизни, когда я поступал сам…

Таково особое ценное свойство книги Цейтлина: она время от времени отсылает читателя к его собственной жизни, зовет к самопознанию, создавая новый план чтения, философский.

Спустя много лет и другим сознанием этот эпизод прочитывается иначе, в перспктиве религиозного восприятия. Йосаде к нему подошел совсем близко; он не открыл нового смысла, который только и может изменить человека.

Не открыл не по своей воле, конечно: не было дано.

Евсей Цейтлин беседует с еврейским писателем, пишущим на литовском, на тысячи тем, и касается, естественно, главной темы ХХ века – темы страха. Однако она не стала главной темой бесед и книги. Ибо о страхе говорить страшно: он сам охраняет свою повсеместность и всепроницаемость нашим молчанием.

Страх таинственен. Он прячется под тысячью масок. В нем стыдно признаться: он унизителен. Почему-то наше самолюбие страдает: как это так, мое великолепие боится чего-то – более сильного, более славного?! Разве может быть что-то более моего? Ну нет. И страх делает нас своим союзником… – Его как бы нет, но он есть, и он управляет нашими поступками. Он дергает за нитки, превращая нас в марионетки приятной наружности, умеющие себя вести в обществе (иногда тоталитарном).

Впрочем, философия различает страхи: простые, бытовые, перед залаявшей внезапно собачкой, die Furcht по-немецки, и страх глубинный перед смертью, ужас перед исчезновением, die Angst. Ангст пользуется Фурхтом, это сообщающиеся сосуды: лающую собаку может держать на поводке чекист или нацист и вот-вот ее спустит. Человека охватывает Ужас.

Испытанный, он оставляет следы, поселяется в человеке и живет в нем. Он заразителен. Он передается по наследству детям и внукам. Потомки тех, кто леденели на партсобраниях в 20, 30, 40, 50-х годах, теперь кричат «крымнаш» по простому сигналу щелчка двумя пальцами.

Йосаде боялся. Живя в Литве, он не знал Голодомора и геноцида 37-го года. К нему Ужас подступил в 50-х с «делом врачей», с официально поднятой волной антисемитизма. Он боится ареста, уничтожает черновики, дневники… Он на грани самодоноса: намеревается передать «опасные записи» на хранение знакомому, связанным, как ему кажется, с органами; а ныне, беседуя с Цейтлиным, он хвалится тем, что так он изобрел самый остроумный тайник!

Как же страх изворотлив, как трудно сказать себе и тем более вслух: мне страшно до смерти… Так страшно, что я ей бросаюсь навстречу…

Он делает попытку «быть как все» и пишет «Повесть о бдительности», в которой лазутчик-еврей пробирается куда-то, чтобы навредить, но не заканчивает ее.

Страх переодевается наивностью: в гостях у Переца Маркиша, уже в конце войны, он говорит на опасные темы. Маркиш гневно обрывает его: «Как ты смеешь?!» Маркиша скоро убьют, он чувствует опасность, ему страшно, но этого сказать нельзя (лояльному советскому человеку нечего бояться, не правда ли?). А Йосаде тоже страшно, он ищет опоры у старшего коллеги, если не собрата, более опытного, и говорит об опасности, а не о главном – об ужасе жизни в совке.

Восемь лет спустя ситуация переворачивается! Йосаде – газетчик в Литве, и ему предлагают опубликовать материал о кошмаре еврейского гетто при немцах, и не кто-нибудь, а главный советский чиновник Литвы. Но ведь такое в те дни нельзя напечатать! Значит, начальник его подставляет? Он провокатор?

И опять нельзя говорить об ужасе. Нельзя помыслить его, пофилософствовать, несмотря на предательский холодный пот в спине, – и клещами понятий схватить гадину страха в своей душе и вырвать, и вытащить на свет Божий!

Среди щедрых россыпей мыслей и тем книги Цейтлина есть сквозная тема, нарочитая, часть самого плана «Бесед», это судьба евреев и еврейской культуры. Первый литературный язык Йосаде – идиш, который он сменил на литовский и который, в известном смысле, обречен после восстановления Израиля и иврита. А израильтянин – это не еврей, говорит Йосаде, то есть не он. Это новая реальность, политическая и психологическая. В Израиль уехала дочь Йосаде в 1972-м, туда протянулась новая связь и мысленная нить, но протей-человек уже стар, ему трудно примеривать новое обличье, новую кожу…

Израиль своим существованием изменения, конечно, производит. Тлеющий во Франции антисемитизм, лишившийся дара речи после разоблачения нацистских концлагерей и осуждения некоторых французских чиновников-коллаборантов, теперь осторожно возвращается на подмостки под видом антисионизма. И что тут сделать, если государства суть всегда государства – со своим ограниченным пониманием и слепотой (имею в виду продажу Израилем некоторых вооружений и технологий террористу Путину).

Впрочем, предвзятость информации об Израиле объясняется, конечно, и страхом перед возможным импортом палестинской проблемы во Францию, где мусульмане многочисленны.

Вернусь к книге Евсея Цейтлина – отличной, уникальной, щедрой на мысли и чувства. Замечателен ее тон мудрого хасида, внимательного слушателя и добросердечного собеседника. Это опыт еврейской мысли, созерцающей небо и землю и заботливо отмечающей все точки соприкосновения их. Что-то убивает нас, да, страдание идет рядом с нами до конца. И однако «нельзя сказать: это хуже того, ибо всё в свое время признано будет хорошим» (Сирах, 39, 40-41).

[1] Евсей Цейтлин. Долгие беседы в ожидании счастливой смерти. Из дневников этих лет.Bagriy&Company. Чикаго, 2016; Овсiй Цейтлiн. Тривалi бесiди в очiкуваннi щасливоi смертi. Переклад рос. Ангелiни Яр. Каяла. Киiв, 2017. (https://www.amazon.com/Conversations-Anticipation-Joyous-Death-Russian/dp/0692721630)

/ Париж /

1 Комментарий
  1. Helen Marder говорит

    Спасибо! Евсей мой земляк и очень талантливый человек.

Оставьте ответ

Ваш электронный адрес не будет опубликован.