Илья Абель | Будущее в настоящем и в ретроспективе
Пять лет назад в Издательстве Ольги Морозовой современно раритетным и все же достаточно скромным тиражом 2000 экз. вышел сборник рассказов американца Уэллса Тауэра «Дверь в глазу» (Wells Tower. Door in your eye). В аннотации к книге Тауэра сказано, что критика называет его – следующим лучшим писателем Америки, а также перечислены его публикации в известных американских и не только – изданиях. Также здесь сказано, что его ставят в один ряд с Сэлинджером, Кизи, Капоте.
И это – последнее сравнение – сущая правда. Я бы в этом славный ряд добавил еще Шервуда Андерсона, Эдгара По, если говорить про американцев. А также русского классика Антона Чехова и советского меланхолично-лиричного писателя Юрия Казакова, 90 лет со дня рождения которого исполнилось в этом году.
Несколько предварительных замечаний в качестве вступления в тему. Будучи большим любителем малой прозы – рассказов и новелл прежде всего европейских и американских ХХ века – могу с большой долей уверенности сказать, что в Старом Свете и в Новом Свете они пишутся достаточно мастеровито и добросовестно. Видно, что есть школа, что их авторы имеют представление о литературной школе, навыки которой они проявляют с той или иной долей таланта.
В случае с Уэллсом Тауэром все несколько иначе. И это принципиальное отличие, что и делает его манеру письма, его литературное творчество заметно выделяющимся на общем фоне добротной и читабельной малой прозы.
Прежде всего, чувствуешь, что он именно американский писатель. Это проявляется, как минимум, двояко. Он чувствует предыдущие находки американской литературы искренно и чутко. В его рассказах, во всяком тех девяти, которые вошли в этот сборник – «Дверь в глазу», заметны напряженность рассказов Эдгара По, некоторый ужас в подтексте повествования, лаконизм Шервуда Андерсона, который в этом только напоминает Мопассана. При том, что различие качественное, и его можно обозначить несколько странным термином, если такое будет позволено – американностью. Шервуд Андерсен пишет кратко, и ракурс его мышления, пространство и время его малой прозы в разных жанрах – именно о Новом Свете и в конкретную историческую эпоху его бытования.
Несомненно, Тауэру сродни то, что делал в своих рассказах, в данном случае в первую очередь – Сэлинджер. Это и философичность, и аура чего-то вне- и надсюжетного, прагматичный мистицизм, если и так тоже можно будет сказать о его выдающемся творчестве.
Тауэр относится к тому, что можно назвать к истории национальной литературы, вполне возможно, с пиететом, но без демонстрации его, и уж тем более, явно без пафоса. В прямом смысле слова, как к источнику и точке отсчета, ориентиру и координатам. Но не более того. Но не только в этом проявляется национальная принадлежность его писательской манеры. Он, будто бы в киносценариях, перечисляет при описании героев и событий с их бытованием в них, марки автомобилей, сигарет, напитков, типично американские пейзажи. И это в чем-то похоже в путешествие по США в лицах и обстоятельствах. При этом, что хочется особенно подчеркнуть, он все-таки остается именно литератором своей страны, хотя содержание его малой прозы, что уж совершенно точно, столь же национально, как и общеинтересно, как творчество великой француженки 20 века – Франсуазы Саган. То есть, через конкретно привязанное к данному менталитету писатель выходит на то, что может тронуть читателя вне зависимости его происхождения.
Теперь про Чехова и Казакова. В рассказах Тауэра, которые в поэтичности своей при всем их реализме равносильны новеллам с их несколько возвышенно-романтической интонацией, заметны и по-русски значащие детали, что особенно явно в классических рассказах Чехова не только традиционно школьной привязки, а также в том, как уходил от соцреализма, оставаясь все же в нем, Юрий Казаков. Здесь особая поэтичность, возвышенность письма, то что несколько манерно и чуть отстраненно при первом впечатлении от того, что известно по произведениям советской малой прозы, которые педантичной выстроенностью своею, заданностью и заведомой нравоучительностью сравнимы с американской классикой того же века. Тут можно вспомнить и рассказы Василия Аксенова, он, правда, упивался выразительностью письма, что грешило манерностью, даже вычурностью и красивостью излишними и мешающими при чтении его малой прозы.
Таким образом, подведя итог краткого литературоведческого экскурса, можно сказать, что Уэллс Тауэр – писатель ровно американский и общеинтересный, современный и вместе с тем несколько и явно опережающий сложившуюся традицию литературного творчества, неся ее в собственной прозе и развивая ее, расширяя ее возможности, будучи мастером слова оригинальным и свежим по мироощущению.
Обязательно следует сказать об аутентичности переводов на русский иностранных текстов, чем уже не одно десятилетие отмечена продукция издательства Ольги Морозовой.
Девять рассказов сборника «Дверь в глазу» перекладывали на русский язык по количеству столько же переводчиков, сколько в него вошло рассказов. Правда, некоторые рассказы переводили два переводчика, некоторые же из них представили русскоязычному читателю несколько произведений Уэллса Тауэра. Несомненно, что интонационно, содержательно и сугубо в литературном аспекте планку работы с текстами американского писателя зада один из лучших, если не лучший переводчик с английского на русский язык – Виктор Голышев. Примечательно, что и работа других мастеров перевода в книге «Дверь в глазу» оказалась такого достойного уровня, что обязательно надо перечислить всех, кто участвовал в создании этой интереснейшей книге американской малой прозы. Это Владимир Бабков, Марина Майорова, Зинаида Гульдина и Екатерина Калябина, Ксения Артамонова, Варвара Кобенкова и Елизавета Шульга. Благодаря им все тексты Уэллса Тауэра сосуществуют друг с другом без зазоров, как единое целое, без перебивок и так, будто не только написаны одним и тем же человеком, но и переданы на другом языке в едином ключе.
И теперь самое время перейти, собственно говоря, к тому, что есть рассказы Тауэра, о чем мы можем достаточно уверенно судить и по одному из этих сборников. (Надо отдать должное издателям книги на русском языке, они опубликовали девять рассказов. И не так принципиально, было ли такое первоначальное количество в авторском сборнике или это точный издательский ход. Однако именно 9 рассказов было в легендарном сборнике Сэлинджера в свое время.)
Несомненно, отдельно и достаточно подробно можно с большим вниманием и даже радостью разбирать каждый рассказа из книги «Дверь в глазу». Вне зависимости от их объема, иногда чуть большего, чем принято в рассказе, но обживаемого Тауэром плотно, подробно и значимо, они уникальны каждый в отдельности и все вместе.
Потому достаточно сказать кратко о некоторых из них.
В цитированной уже аннотации говорится и о том, что героев Тауэра что-то всегда тревожит. А это, добавим от себя, в свою очередь и определяет их поступки.
Вот подросток из «Леопарда» никак не может, да и не хочет установить нормальные отношения с отчимом. Он притворяется больным, чтобы не учиться в этот день, уходит за почтой. А потом имитирует обморок – ложится на обочину дороги, разбрасывая письма и листочки, которые были в их почтовом ящике. Так он ожидает приезда матери, чтобы она его пожалела, увидела, как ему неуютно в их доме с ее избранником. На счастье подростка его раньше матери заметил полицейский и довез до дома, что получилось и эффектнее, и неожиданно одновременно. Но, пока мальчик лежал у дороги, ему все чудился звук ломающихся кустов, ведь в почтовом ящике был листок, где сообщалось о том, что из цирка сбежало хищное животное. И вроде бы, подросток сделал все, как хотел, и добился намеченной цели, но ему все же не совсем комфортно в возникшей ситуации, поскольку он помнит об опасности, которая может возникнуть в любую минуту. Завершается рассказ строками о том, как отчим, полицейский, ребенок вглядываются в чащу леса, где слышится приближение кого-то, кто может быть и леопардом. И каждый из трех мужчин разного возраста в данном случае по-разному реагирует на то, как таинственное обнаружит себя. В такой как бы незавершенности истории, в открытом ее финале, как и в других рассказах Тауэра, есть не просто перспектива литературная и житейская, а то, что по-своему показывает мастерство авторской манеры письма.
Больший трагизм есть, например, в рассказах «Дикая Америка» и «Аттракцион».
В первом говорится о том, как девушка обиделась на свою подругу, которая увела у нее парня, потому, хоть и пошла вместе с ними гулять, но решила уединиться. А встретив на берегу реку взрослого мужчину, вроде бы хиппи по настроению, стала общаться с ним о том о сем. Ей было и интересно, и страшновато. Особенно тогда. Когда он предложил ей сесть в его машину и поехать купаться. Она придумала, что ей надо срочно забежать на минутку домой, что спасло ее от приставаний или чего-то возможно большего со стороны ее нового знакомца. Повторим, ей и хотелось и не хотелось в силу возраста, обиды на подругу, предчувствия и ощущения своего женского начала, как и чего-то другого быть рядом с впервые встреченным мужчиной. И все же, осторожность и не только остановили ее, поскольку, наверное, в душе ей хотелось бы, чтобы близость произошла все же не так, не столь похоже на то, что до того было с другим товарищем по учебе.
Еще жестче описана ситуация трагедии в «Аттракционе». Родители мальчиков, чтобы отметить знакомство с возможностью в ближайшее время узаконить супружеские отношения, пошли в парк развлечений. Они, как влюбленные в голливудских фильмах, романтично катаются на колесе обозрения. А их сыновья в это время ссорятся, при этом один убегает в дальний угол сада, где его насилуют. Приезжает полиция, мальчика и его отца забирают в участок, так что флер благополучного развития семейной истории разрушается. Но важнее, так и непонятно, кто здесь был преступником, поскольку несколько мужчин, которые работали в парке аттракционов, могли быт насильниками над ребенком. Здесь же развивается, как побочная линия в музыкальном произведении, краткая история их взаимоотношений с женщинами. И она, эта история, могла стать причиной проступка. Однако, и тут завершение рассказа Уэллса Тауэра не является окончанием повествования.
Заметим, кстати, что нередко его рассказы начинаются с воспоминаний о детстве и юности их героев, непростых отношений с близкими людьми, что, явно по Фрейду и в духе американских психоаналитиков, его последователей, сказывается потом в том, как складываются биографии героев этих рассказов. Обиды детские и юношеские не исчезают, не стираются из памяти, а продолжаются уже в их зрелой жизни, сказываясь на комплексах, неудачах и разочарованиях. Потому постоянен душевный дискомфорт – внешне все описано как бы спокойно и документально, но каждый персонаж, как в известном кино, на грани нервного срыва.
Даже тогда, как в заглавном рассказе книги «Дверь в глазу» все поначалу кажется ясным, потом в кульминации разрешается комически или фарсово даже, когда оказывается трагической, для чего достаточно одного абзаца воспоминаний героя рассказа.
Он, пожилой, даже престарелый мужчина, приезжает погостить к своей дочери, старой деве, которая живет чуть ли ни на окраине городишки. Она рассказывает отцу о том, что по ее мнению к соседке в доме напротив ходят клиенты, поскольку они появляются ежедневно и достаточно часто. Посему ей кажется, что соседка проститутка. Из-за избытка времени герой рассказа этого становится наблюдателем за теми, кто оказывается у двери соседки, которая никогда за нее не выходит. И только тогда, когда один из тех, кто стучался к ней, пробует поджечь ее дверь, мужчина считает своим долгом предупредить неизвестную ему женщину о том, что ей грозит опасность. Выяснилась, что она тоже в достаточном возрасте, как и ее посетитель, что она не проститутка, а торговка наркотиками, к которой не стесняется приходить и местный полицейский за пакетиком отравы. Что в ее жизни тоже была любовь, но ее мужчина выстрелил в голову тогда девушки из ружья, из-за чего один глаз ее выглядит вытаращенным и уродливым (таково объяснение названия «Дверь в глазу», но не только). Как-то к разговору о любви мужчина вдруг вспоминает достаточно неприличный эпизод из своей молодости: он среди других насиловал в одном из германских городов немецкую девушку – подростка (явная соотнесенность с рассказом о мальчике в парке аттракционов и девочкой у реки). Несомненно, что здесь, в этой неоднозначной, но без дидактики описанной сценке, естествен стиль Уэллса Тауэра – любовь старой девы, пожилой барыги, рассказчика и тех, у кого она не сложилась, из-за чего они глушат себя наркотиками. Важно иметь в виду, что одно так безыскусно и просто внешне переплетается одно с другим, что возникает ощущение достоверности и хорошей литературы одновременно.
Но не этим описанием хотелось бы завершить разговор о том, что есть книга Тауэра «Дверь в глазу».
Это странная, незамысловатая и почти сразу ясная по возможному финалу миниатюра «Проводники важных энергий». Сын живет отдельно от отца и его новой и уже явно не молодой по возрасту жены. Он хочет строить свою жизнь без отца, встречаясь с ним изредка. Но мачеха позвонила и попросила о встрече, чего молодому человеку не хотелось. Так он провел почти весь день в компании отца, его жены и случайного знакомого, игрока в шахматы. Все выглядит почти, как обычно, как всегда. С единственной и существенной разницей. В конце семейного вечера мачеха героя рассказа исчезает, оставляя его наедине с отцом и его новым другом. Если учесть, что отец персонажа не просто стар, а еще и болен известным расстройством памяти, что было неприятно его сыну и не вызывало ни сочувствия, ни участия, конец рассказа кажется столь же закономерным, сколь заслуженно определенным по содержанию, поскольку от своего страха никто не убежит, как в литературе, так и в жизни. Но Уэллс Тауэр пишет не только об этом, что очевидно, а и родственных отношениях, о заботе о близком человеке, о том, что надо возвращать долги не только деньгами, а и вниманием. И опять – без нравоучительности, без школярской правильности композиции и диалогов, а свободно, искренно, деловито, так сказать, по-американски.
И поэтому совершенно не нужно говорить о том, какой из рассказов «Двери в глазу» американца Тауэра – лучший, хотя бы в названной книге. Они настолько аутентичны его стилю, его манере восприятия реальности, настолько раскованы в авторской манере, что кажутся большими, чем литературным произведением. А открытием реальности настолько, насколько это можно словом. И немного больше.
Как раз поэтому даже такое краткое и вместе с тем достаточно внятное знакомство с литературным творчеством Уэллса Тауэра, нашего современника за океаном, получилось выразительным, емким и, что самое главное, достойным внимания и признательности за знакомство со здорово написанной, переведенной и изданной в формате чуть больше карманного, но в твердой обложке книгой.
Илья Абель