ВНИМАНИЮ АВТОРОВ И ЧИТАТЕЛЕЙ САЙТА KONTINENT.ORG!

Литературно-художественный альманах "Новый Континент" после усовершенствования переехал на новый адрес - www.nkontinent.com

Начиная с 18 июля 2018 г., новые публикации будут публиковаться на новой современной платформе.

Дорогие авторы, Вы сможете найти любые публикации прошлых лет как на старом сайте (kontinent.org), который не прекращает своей работы, но меняет направленность и тематику, так и на новом.

ДО НОВЫХ ВСТРЕЧ И В ДОБРЫЙ СОВМЕСТНЫЙ ПУТЬ!

Елена Литинская. Записки библиотекаря. Эд и Джон

Елена Литинская
Елена Литинская

Если вы слышали, что библиотека – это храм слова, прошу вас: не верьте. И утверждаю я это со знанием дела и со всей ответственностью за свои слова. Может быть, когда-то библиотека и была храмом слова, только не в нашем двадцать первом веке, не в нашей благословенной стране – Америке и не в нашем городе контрастов – Бруклине. А в наше время и в нашем городе библиотека стала чем-то вроде пристанища для сирых, убогих, бедных, больных и престарелых. Не очень-то тебе, дорогой мой, молодой, душевно и физически здоровый, хорошо одетый, да еще впридачу и вполне интеллигентный читатель, нравятся подобные утверждения. Вот уже вижу, как ты презрительно кривишь свои тонкие губы и поводишь носом, предвосхищая неприятные запахи давно немытого тела наших клиентов. Что ж, твое право выражать всяческое недовольство. Америка – свободная страна. Хочешь  верь, хочешь – нет. Можешь вообще не ходить в библиотеку, коли деньги есть на книги и DVD. В книжном магазине«Барнс и Нобель» сидеть куда приятнее! Словом, я тебя не уговариваю и не отговариваю. Поступай по своему разумению и карману. Как велит тебе твое благородное воспитание, высшее или среднее образование и другие качества, сформировавшие тебя как личность. Да, хотелось бы добавить, не забудь поблагодарить Господа Бога за то, что эта самая личность, которою ты так гордишься, все еще с тобой и что Всевышний пока что не отобрал ее у тебя… А то вот ведь как иногда бывает: живое тело есть, душа еще теплится в нем, а личности вроде как и нет, словно и не было вовсе. А, впрочем, что такое личность? Толковый словарь Ожегова объясняет: «Личность – человек как носитель каких-нибудь свойств, лицо». Запомни это определение, дорогой мой читатель. Оно нам еще пригодится по ходу нашей истории.

Эд и Джон, шипсхедбейские бомжи-алкоголики зачастили к нам в «бранч». Без них нынче и библиотека не библиотека. Эд – высокий, неопределенно-среднего возраста, где-то между пятьюдесятью и шестьюдесятью пятью годами, грязно-бородатый, нечесаный, вечно в гипсе и в синяках: то руку сломал, то ногу, то носом по асфальту проехал. Не везло ему – жуть. Но присутствия духа он не терял (то есть дух в нем все еще присутствовал) и любил поболтать с приятелями и публикой, пофилософствовать о политике (какого нынче надо выбирать президента для спасения Америки), об искусстве – которого, по его словам, больше нет, ну и, вообще, полистать журналы грязно-заскорузлыми пальцами, а потом – от усталости и постоянного недосыпу – уткнуться в эти же журналы красно-бурой физиономией да и соснуть, пока не разбудят и не очень вежливо попросят выйти вон…

Приятель Эда, Джон, был примерно того же размыто-среднего возраста, поменьше ростом, чуть полнее, в засаленной куртке и вылинявших до бесцветности спортивных штанах. Так же дикообразно бородат и краснорож – по причине беспробудного многолетнего алкоголизма и постоянного пребывания на ветру и на солнце. В общем, они были во многом схожи, за одним лишь исключением: насколько Эд был болтлив, настолько Джон был каменно-молчалив и за все время пребывания в библиотеке, кроме «Yes, Madame!» и «OK!» – не произнес ни одного слова. По крайней мере, я от него ничего более вразумительного не слышала. (Впрочем, под конец нашей истории он неожиданно разговорился.) Обычно Эд пытался растормошить приятеля и постоянно ему что-то втолковывал, конечно же, если Джон в это время бодрствовал. На что Джон реагировал, в основном, кивками головы, уставившись в пустоту осоловело-бараньими глазами.

Нетрудно догадаться, господа, что мы – библиотечные работники – мягко говоря, не очень-то жаловали наших бомжей вниманием и заботой. Но что делать? Не гнать же их прочь, когда на улице холод, а у нас тепло и уютно! Или когда в городе жара несусветная, а под нашей крышей приятною прохладой журчит кондиционер! Да и закона такого негуманного нет, чтобы гнать. Словом, Эд и Джон были каждодневными непрошеными постояльцами, на которых мы хоть и смотрели косо и с оглядкой – как бы те чего не натворили – однако милостиво разрешали им присутствовать под сводами нашего убежища. И они присутствовали по полной программе, на всю катушку, от открытия до закрытия с перерывом на ланч, если имели пару долларов на его покупку. Эд и Джон спускались на первый этаж, усаживались в дальний угол – подальше от глаз людских – оккупировали стол, раскладывали на нем журналы и книги для видимости культурного времяпрепровождения и, как правило, сразу же засыпали, стараясь добрать столько, сколько не удалось ночью. Где они проводили ночи, я не знаю. Наверное, в одном из близлежащих пристанищ для бездомных, которые здесь называют коротким, суровым, не вызывающим лишних вопросов – и так все ясно – словом «шелтер» – приют.

Как только Эд и Джон размещались на своей, так называемой территории, со всех сторон и сразу начинали сыпаться жалобы. От читателей – мол, воняют, храпят, втихаря попивают подозрительные напитки явно алкогольного содержания и, вообще, куда смотрит администрация библиотеки! От сотрудников – ну вот, теперь все эти грязные книги придется выбросить. И дотронуться-то до них противно, не то что обратно на полки ставить. Ну, все, девушки, сегодня работаем только в резиновых перчатках! К полкам не подойдешь! Эд расселся, как король нищих на троне. А Джон вообще лыка не вяжет, с самого утра нынче хватил. Где дезодорант воздуха? Надо бы побрызгать. И брызгали, и причитали, и брюзжали, но все же ставили книги на полки, пытаясь обойти наших бомжей стороной. И так каждый день…

Ну, в общем, в течение дня можно было спокойно пережить всю эту рутинную возню с бездомными и вокруг них. Тяжелее всего приходилось, однако, под занавес, когда наступало время закрывать библиотеку. Где-то к шести часам вечера вдруг кто-то спохватывался, что Эд вроде бы прошествовал на выход, а вот где Джон, никто не знает. Или наоборот. Естественно, первой возникала мысль о месте не столь отдаленном – мужском туалете, в дверь которого я (или другой дежурный библиотекарь, если не было охранника) начинала неистово колотить, призывая застрявшего там Эда или Джона поскорее закончить все его дела – и на улицу. В ответ на мои мольбы и угрозы «если не выйдешь, я немедленно позвоню в полицию» слышалась вялая возня с одеждой и туалетной бумагой и слабый, сонный голос Эда-Джона, бормочущий нечто типа «сейчас, сейчас, вот только дела закончу». На самом деле, все дела, которые полагается делать в туалете, Эд-Джон уже давно закончил, но по причине постоянного засыпания на на унитазе никак не мог полностью пробудиться и, собравшись с силами, натянуть штаны и вынести свое бренное тело на выход. В лучшем случае где-то после третьей попытки моего угрожающего призыва Эд-Джон все же самостоятельно выбирался из туалета и медленно, враскачку, иногда падая и охая, поднимался и покидал стены библиотеки. В худшем (но не в самом плохом) случае приходилось-таки вызывать полицейских, которые, подхватив Эда-Джона с двух сторон под руки, выволакивали его на улицу, погружали в машину и, предположительно, везли в близлежащий приют, а, может, и выбрасывали где-нибудь за углом. Честно говоря, я не знаю, какие у нашей полиции правила по распределению и устройству нерадивых бомжей.

Ну а в самом плохом, воистину непредвиденном случае, который все-таки произошел однажды с Эдом, ему каким-то образом удалось на время выпасть из нашего поля зрения. То ли день был тяжелый, то ли не обошлось без чертовщины в воздухе, когда, как говорится, бес попутал, но получилось так, что мы напрочь забыли о нашем злополучном алкаше и закрыли библиотеку вместе с ним. Как сам Эд потом с готовностью мне рассказал, заснул он, как обычно, в туалете и никто его на сей раз не будил. Проснулся «наш друг» среди ночи, вначале не очень-то соображая, где находится. Вышел из туалета, а кругом полный мрак, и только в двух местах светится красным табличка «запасной выход». Будучи в прошлой жизни человеком неглупым и даже интеллигентным (об этом после), при виде черных силуэтов полок с книгами Эд сразу же понял, что нелегальным и таинственным образом пребывает в родной библиотеке. Затем он мягко и бесшумно опустился на стул, стараясь не вызвать воя сирены, и начал обдумывать сложившуюся ситуацию. (Между прочим, сирена в эту ночь, на счастье Эда, молчала: наверное, забыли поставить на охрану.) В общем, провести ночку в пустынной теплой библиотеке было неплохо. Как и всякий свободолюбивый бомж, Эд ненавидел приюты – с их скопищами себе подобных. Шум, гам, ругань, разборки! Того и гляди обворуют или ни за что ни про что по морде надают. А тут вдруг подфартило: тишина, покой, книги…

Пребывая в нашей библиотеке ежедневно, Эд знал расположение дверей и комнат как свои пять пальцев и по-пластунски пополз в кухню, которая также служила нам столовой, благоразумно рассудив, что есть шанс перекусить (в холодильнике уж точно что-нибудь да завалялось) и отдохнуть на мебели более мягкой, чем унитаз или стул из металла и пластика. Он как в воду глядел. Холодильник не то чтобы ломился от изобилия продуктов, но все же предоставил Эду широкий выбор из хлеба, масла, джема, салатиков и даже мясо-рыбных изделий. Не из застенчивости, a скорее из благоразумия (чтобы исчезновение пищи не было уж таким заметным) Эд откушал понемногу из нескольких баночек и пакетиков и благостно отяжелел. Давно уже он так сытно и полезно для здоровья не ужинал! После ужина, весьма подустав от переваривания пищи, он осторожно перебрался на диванчик, на котором наши сотрудники отдыхали после трудов праведных, и снова блаженно уснул. И приснилась Эду его первая и единственная любовь – Линда, девушка, с которой много лет назад (так давно, что будто этого и не было вовсе) он учился в колледже до того, как по причине зависящих и не зависящих от него обстоятельств стал бомжом. Будто бы они, взявшись за руки, прогуливались вдоль океана. И солнце согревало их и без того горячие, молодые тела, и ветер трепал ее длинные черные волосы.

– Прошу тебя, не уезжай! – умоляла она. – У меня предчувствие, что мы больше никогда не увидимся.

– А у меня совсем другое предчувствие, – радостно возражал он, – что я скоро, очень скоро вернусь и мы поженимся, и будем жить долго и счастливо, и умрем в один день.

– Тебе бы только шутить. Нет, ты не понимаешь. У меня, действительно, очень нехорошее предчувствие. Я не знаю, что произойдет, но это что-то тебя остановит. Ты не сможешь вернуться сюда, ко мне… Умоляю тебя, останься!

– Ну как же я могу остаться? Ты же знаешь, мой отец при смерти и мама просила меня немедленно приехать. Это мой долг, и я не могу поступить иначе.

Старенький холодильник вдруг включился с особенным грохотом. Эд испуганно открыл глаза. Его растерянный взгляд уперся в светящуюся табличку «Выход». «Какой выход? Выход куда?» – пронеслось в голове. С тех пор, как Эд стал бомжом, он очень редко вспоминал Линду, свою молодость и, вообще, все, что было в той, другой жизни. Как-то не вспоминалось. Видно, срабатывала защитная реакция организма: зачем отравлять свою и без того отравленную жизнь,если, конечно, это полуживотное, полурастительное существование можно было назвать человеческой жизнью. А тут вдруг такой сон, яркий, сочный, четкий… И пошло, и покатилось… Эд вспомнил смерть отца, его похороны, беспомощность матери, которая потеряла не только родного человека, но и кормильца семьи. Мать гнала сына в колледж, к любимой девушке, прочь от своей печали и безысходности. Линда ждала, а он так и не приехал, просто не смог оставить мать… Днем Эд подрабатывал на бензоколонке, вечерами мыл посуду в местном ресторанчике. Зарабатывал копейки, но другой работы в их городке не было. От пустоты и скуки он стал выпивать с приятелями: сначала пиво, потом напитки покрепче. Месяцы складывались в годы, а годы летели, как скакуны на гонках, только без цели и без ожидаемого выигрыша. Наконец наступил такой момент, когда Эд вдруг остановился, оглянулся назад – а позади пропасть. Мать умерла, денег нет, дом продали за долги, брат и сестра чурались его, как прокаженного, на порог к себе не пускали. Дальше он уже толком ничего не помнил… да и вспоминать не хотел.

Наступило утро. Сквозь задернутые шторки в библиотеке забрезжил рассвет. Эд умылся теплой водой, пофыркивая от наслаждения. Разделся по пояс, освежился. С каким бы удовольствием он принял душ, а еще лучше ванну! Да, размечтался… В холодильнике оставалось немного дармовой еды. Кофе, хоть и растворимый, был крепкий и хорошей марки, да еще и с сахаром и молоком впридачу.

«Да, хорошенького понемножку», – с грустью подумал Эд, когда он увидел пожилого чернокожего уборщика, который явился в шесть утра на работу в библиотеку и, не предвещая ничего хорошего, шел прямо на него.

– Доброе утро! – вежливо-застенчиво произнес Эд, не зная, как себя вести и что сказать, дабы избежать неприятностей.

– Доброе утро! – ошалело пробормотал уборщик, уставившись во все глаза на Эда. – Ты что здесь делаешь, мужик? Как ты сюда попал?

– А… очень даже просто. Уснул в туалете, но почему-то меня не хватились. Вот так ночку-то и провел в библиотеке. Но ты не думай, я ничего не трогал. Только малость поел на кухне и поспал на диванчике.

– Ну, ты, мужик даешь! Сейчас вызову полицию, будем составлять рапорт.

– Слышь, ты, друг! Не надо полицию, не надо рапорт. Ты же меня знаешь. Я не вор. Мне чужого не надо. Можно, я так уйду? Выпусти меня – и с концами. А? Ну будь же человеком!

– И то правда! На черта мне с полицией возиться! Мне библиотеку убирать надо. Давай-ка выметайся отсюда, пока я добрый, и дело с концом, – милостиво рассудил уборщик и выпустил Эда на улицу.

Стоял морозный мартовский день. Эд поежился от холода и поглубже надвинул на лоб тонкую вязаную шапку. В приют идти было поздно. Днем там делать было нечего. Обратно в библиотеку – рано, до официального открытия библиотеки оставалось еще пара часов. Пошатываясь на ветру, Эд поплелся к сабвею. Там внутри, у кассы, он встретил Джона, который в этот день выглядел чище, аккуратнее и разумнее, чем обычно. Видно, успел уже где-то опохмелиться и избавился от утренней ломки. Отнюдь не разговорчивый, Джон вовсю болтал с какой-то женщиной. Женщина была средних лет, одета чисто, но бедно – в вылинявшие байковые тренировочные штаны и стеганую куртку с капюшоном. Рядом с женщиной стоял маленький потертый чемоданчик на колесиках.

– Здорово, Эд. Вот женщина приехала к дочке из Индианы, а дочка не очень-то рада ее видеть. Стоим тут с ней в сабвее, не знаем, что делать. Может, посоветуешь что?

– Привет! – сказала женщина и улыбнулась Эду грустной улыбкой. У нее во рту, как пень на дороге, торчал один-единственный зуб. Ее красноватое, обветренное лицо, все в мелких морщинках, носило, когда она держала рот закрытым, следы былой красоты. Назло годам и видимым невзгодам черты ее лица продолжали оставаться правильными, большие темные глаза светились пытливой мыслью, из-под капюшона выбивались волнистые пряди густых черных с проседью волос. Эд смотрел на женщину. Кого-то она ему напоминала.

– Слышь, ты, Эд! Чего молчишь? Надо бабоньку куда-то пристроить, не на улице же ей ночевать, – нудил Джон. Женщина ему явно нравилась, и он с не свойственной его характеру горячностью принялся ее опекать.

– Не знаю. Надо подумать, людей поспрошать. Вот библиотека скоро откроется. Пойдем, посидим, может, что-нибудь да придумаем, – вяло отреагировал Эд. «Какое ему дело до этой однозубой тетки? Если она нравится Джону, пусть он ею и занимается…»

Постояли, покурили. Джон приволок горячий кофе с булочками.

«Вот гад, – подумал Эд, – каждый день у меня деньги клянчит, а как появилась баба, сразу раскошелился на кофе с булочками».

В девять часов все трое пошли в библиотеку. Как всегда, заняли стол в дальнем углу. В помещении было тепло, даже жарковато. Женщина откинула капюшон, и черные с проседью волосы рассыпались по плечам. Джон открыто любовался ею.

– Поспорим на бутылку, она будет моей, – прошептал Джон Эду на ухо.

– Да пошел ты… Я и так тебе все время пойло покупаю, – отмахнулся Эд. – Господи! Кого она мне напоминает? – снова подумал он. – Неужели Линда? Не может быть! Так измениться… И все же… что-то осталось. Черты лица, осанка, эти волосы и голос. Молодой, прежний голос у далеко не молодой, побитой жизнью женщины. Справедливости ради в голове Эда промелькнула безжалостно-самокритичная мысль: «Ну, а сам-то я на кого похож! Грязный, старый, облезлый пес… Если она меня узнает, вот ужас-то будет! Нет, притворимся, что я – это не я, и она – не она. Так оно лучше и спокойнее. Прошлого все равно не вернешь, и даже если попытаться – не впихнешь его в настоящее, ну никак!»

Линда, а это была все же она, бывшая девушка из прежней жизни Эда, живо болтала с Джоном, стреляла глазами, демонстрируя откровенное женское кокетство (качество, которое умирает в женщине только с очень тяжелой болезнью или смертью), и одновременно исподтишка разглядывала Эда. Последний, несмотря на явное к ней равнодушие, нравился женщине гораздо больше. Что-то в нем было необъяснимо знакомое, почти родное. Линду тянуло к Эду, но она и Джона не хотела обижать, ведь он проявил к ней столько участия.

– Хорошая у вас библиотека, ребята! – похвалила наш «бранч» Линда. Ей хотелось сказать своим новым знакомым что-нибудь приятное.

– Да, библиотека классная. Столько интересных книг! Вот сидим мы тут с Эдом целыми днями, повышаем культурный уровень, – с готовностью поддержал тему Джон.

– Да врет он все! Не слушай ты его. Ни черта мы не читаем. Так просто сидим-греемся да отсыпаемся за день, – буркнул Эд. Ему было здорово не по себе и хотелось сказать им обоим что-то неприятное, а то и вовсе подняться да уйти. Да и ушел бы, если бы не холод на улице.

– А что это ты такой сердитый, парень? Эй, Джон, он всегда такой злой или только сегодня? – спросила Линда.

– Да нет, вообще-то он мужик добрый. Просто ему завидно, что я тебя нашел и что мы с тобой, может, ну, в общем, ты понимаешь… – объяснил Джон.

– Понимаю, – кивнула Линда и почему-то посмотрела не на Джона, а на Эда.

– Это я тебя нашел! Правда, Линда? – вдруг вырвалось у Эда. Он опомнился, даже язык прикусил, да было поздно.

И тут Линда перестала понимать. Она буквально впилась взглядом в Эда, пытаясь вспомнить, откуда она знает этого сердитого, заброшенного, бездомного человека. Линда искала его лицо, потерявшееся в ее памяти, и оно постепенно приобретало четкие очертания.

Джон обалдело смотрел на Линду и Эда, стараясь догадаться, что же на самом деле происходит: «Ребята, вы чего? Вы знаете друг друга? Ты смотри у меня, Эд, не балуй! Это я ее нашел. Она будет моей!»

– Ну, это мы еще посмотрим, – изрек Эд и подошел к книжным полкам. «Почитать бы какую-нибудь хорошую книжку про любовь!» – мечтательно подумал он.

Вскоре Эд и Линда исчезли и больше в библиотеке не появлялись. Приходил только Джон, сначала в одиночестве, потом – с новым дружком. На мой вопрос: «А где Эд?» Джон философски рассудил: «А кто ж его знает? Может, с бабой своей, Линдой, куда-нибудь подался, может, в полицию загремел, а может, грешный, уже в аду мается…»

Елена Литинская
Май 2008 года, Бруклин

 

Оставьте ответ

Ваш электронный адрес не будет опубликован.