ПОМНИМ ЯНА
ПОМНИМ ЯНА
Вот и прошел год с того летнего дня, когда неожиданно ушел наш друг, поэт, писатель, ведущий поэтической рубрики еженедельника Ян Торчинский. Банально говорить о том, что время бежит быстро, но тут вообще кажется, что я только что положил телефонную трубку, обсудив с ним материал очередной литературной страницы "Обзора", и вот уже — целый год без него… Нет, что я говорю? Посмотрите: он и сейчас с нами, на этой странице, со своими стихами. Только позвонить ему почему-то никак не получается, сколько не набирай на мобилке знакомый номер...
Семен Каминский,
newproza@gmail.com
____________________
Ян ТОРЧИНСКИЙ
СТИХИ
А в лесу глухом голосят сычи,
И вопит сова, что не сдобровать...
И пришли стихи, аки тать в ночи,
Говорят: "Пусти переночевать.
Мы немало верст шли на твой огонь,
Очага тепло и душевный свет.
Убежали мы от лихих погонь,
А теперь куда, если силы нет?
Мы не рады дню и боимся тьмы.
Хлеба нам не съесть, не глотнуть вина...
И не знаем мы, в чем виновны мы.
Ну, живем пока. Вот и вся вина.
Так за чьи дела и за чьи грехи –
И неведомо никому...
Говорят: "Стихи? А зачем стихи?
Для кого они? Почему?"
Отвечаю им: "Разве я вас звал?
И добром прошу не судить меня.
Как я вас пущу? Слишком дом мой мал.
И хворает тесть. И в гостях родня.
А когда беда принесется вскачь,
То пойдет допрос – почему помог?..
Кто у вас старшой? На, возьми калач.
И ступайте прочь. И храни вас Бог".
И они ушли, растворясь в лесу.
И сейчас они далеко.
Ну, а мне-то что? Я свой крест несу.
И нести его не легко.
Им своя судьба. Мне своя судьба.
Но мерещатся много-много раз
Чьи-то крики: "Стой!"
А затем стрельба.
И собачий лай. И команда: "Фас!"
А потом роса окропит траву.
И мерцанье звезд растащит рассвет...
Я живу, как все. Лучше всех живу.
Только нет стихов. Только нет.
* * *
Одноногая шарманка и шарманщик одноногий…
Ломит спину к непогоде и закладывает грудь.
И бредут они на рынок по расквашенной дороге –
На дневное пропитанье заработать что-нибудь.
Развалившийся ботинок оставляет след корявый.
Оставляет деревяшка аккуратный пятачок.
А кормилица-шарманка иногда вздохнет гнусаво,
Будто, вспомнив, что-то скажет, а потом опять молчок.
И еще один кормилец – попугай с еврейским носом
И хвостом, который кошка лихо вырвала на треть.
Никого он не обманет крыльев росчерком раскосым:
Укороченные крылья не позволят улететь.
Он поэтому смирился с положеньем незавидным,
И давно сменить не хочет неприглядное житьё…
За осколок рафинада, на потеху любопытным,
Угадает чьё-то счастье, но уж точно, не своё.
…Одноногая шарманка и шарманщик одноногий –
Каждый шаг берётся штурмом, словно вражеский редут.
И плетутся спозаранку, чтоб сыграть концерт убогий.
Коль удача улыбнётся, может, к полдню добредут!
* * *
Погибала Любовь, точно дробью сражённый подранок,
Вдалеке от весёлых, просвеченных солнцем полянок,
От широких проспектов, где движутся люди устало,
Вдалеке от лесов заповедных она погибала.
Погибала в болоте, красивая и молодая,
Камыши и осоку бессильно руками хватая.
И сжималась от ужаса, пошевелиться не смея,
Если тела касались болотные юркие змеи.
И боялась вздохнуть, потому что всё ближе и ближе
Подступала к её подбородку зловонная жижа.
Над бездонной трясиной висело бездонно и слепо,
Словно угольный пласт, непроглядное чёрное небо,
Где ни солнца, ни звёзд, ни весёлых комет не осталось,
Только злая тоска и мертвящая душу усталость.
И под небом кромешным обман и предательство чьё-то
Пролагали пути в безнадёжное это болото,
Где поганая смерть приближается к жертвам кругами
И когтит их сердца ледяными своими руками...
И сквозь скользкую мерзость, что кожу её облепила,
Уходила из жизни Любовь, навсегда уходила.
Но сквозь слёзы и страх, распахнув до предела ресницы,
Увидала она, как зажглись золотые зарницы.
И она услыхала: "Держись. Не сдавайся. Не надо.
Ты бессмертна, Любовь! Мы с тобою, мы возле, мы рядом.
Мы на помощь спешим. Потерпи! – ведь немного осталось..."
Услыхала она.
Или, может быть, ей показалось.
ПАМЯТИ В.ВЫСОЦКОГО
Так поступают испокон.
А потому
Меня привез ночной фургон
В сырую тьму.
Под россыпь звезд, под свет луны,
Под небосвод,
Где против каменной стены
Построен взвод.
И завязали мне глаза,
И повели.
И кто-то тихо приказал
Солдатам: "Пли..."
И дула брызнули огнем,
Подпрыгнув зло.
И сделалось светло, как днем,
Совсем светло.
И отшвырнуло за порог,
Где тишина.
И я успел подумать: Бог
Воздаст сполна.
Кому воздаст, кому подаст,
Кого спасет,
Чей шаг ломает хрупкий наст
И тонкий лед.
Чья ежедневная стезя –
Как крестный путь,
И повернуть с нее нельзя
Куда-нибудь.
Но я ведь вместе с ними шел
И не свернул.
И сто соблазнов превзошел
И обогнул.
Так почему же под конец –
Без светлых риз –
В стволах раскрученный свинец
Мой главный приз?
А может, то, что отстрадал,
Свой крест неся,
Оно и есть, что Бог воздал
За все и вся...
* * *
Одиночество свило гнездо в современной квартире,
Словно нежить ночная, свершает бесшумно круженье.
И охранных псалмов не отыщешь в заветном Псалтыре,
И молись, не молись, а признаешь свое пораженье.
Одиночество – это альбом в старомодном сафьяне,
Полукруглые щели прижали углы фотографий,
Тех, кто раньше ушел, растворясь в непроглядном тумане,
И в глаза им глядишь, как глядят на слова эпитафий.
Это холод, когда не согреешься и не оттаешь.
Это старых конвертов печальная снежная заметь.
Ты их держишь в руках, только писем давно не читаешь,
Потому что построчно, побуквенно знаешь на память.
В золотом медальоне уютно свернувшийся локон.
Музыкальной шкатулки стеклянные ломкие звуки.
Неуслышанный вздох, отражаясь безвольно от окон,
Возвращается снова к тебе, будто ветер на круги.
А когда-нибудь в этой квартире появится кто-то
Из угрюмого списка, годами судьбу торопящий.
Он найдет равнодушно шкатулку, конверты и фото
И сгребет их метелкой, и выбросит в мусорный ящик.
Но пока еще губы дивятся подобьем улыбки,
Содрогается пламя огарка свечи, как живое,
И томяще приходят мелодии флейты и скрипки,
И являются вслед хрипловатые звуки гобоя.
Одиночество свило гнездо в беззащитной квартире
Между старых вещей и еще необмятых обновок...
...Вы видали: мишени порой кувыркаются в тире,
Если бьют их в упор из пристрелянных пневмовинтовок...
41-й
Ну, скажи мне что-нибудь,
не молчи.
Протрубили дальний путь
трубачи.
И закат ушёл на запад,
застав
Оружейный кислый запах
застав.
Стала красною звезда
в вышине.
Загудели поезда
в тишине.
Расставания калечат
и мнут
Бесконечно, быстротечно
пять минут.
Раз – минута, два – минута,
три и пять...
А кому-то
и пяти не насчитать.
И команда: "Разобраться!
По местам!"
И прощаться, и прощаться
нужно нам.
Не кричи, не плачь, не нужно...
Ничего!
В добрый час ты встретишь мужа
своего.
Будь здорова и немножко
весела!
И уже меня подножка
унесла.
И уже – прощай, мой город,
где ты там...
И тоской разорван ворот
пополам.
Белый дым взлетит, покорчась,
и умрёт.
А в цилиндре ходит поршень
взад-вперёд...
Никуда с тебя, подножка,
не уйти...
Впереди гремит бомбёжка,
рвёт пути.
Впереди. а за спиною –
вся страна.
И, расправясь с тишиною,
прёт война.
Катит бешено и мёртво,
всё дробя.
Рву затвор, застрявший мёртво,
на себя.
Будто в спину подтолкнули –
и вперёд.
Где чья доля, где чья пуля,
чей черёд?
Раз – минута, два – минута,
три и пять...
А кому-то
и пяти не насчитать.
И сверкнуло, в клочья небо
раскроя.
Кто – лежит – уставясь – слепо?
Это...
………………………….
Принесут тебе бумажку,
и тогда
Ты узнаешь, охнув тяжко,
что беда,
Что ожёгся
о военные огни.
Извини, не уберёгся,
извини.
Не молчи ты, ради Бога,
закричи!
И опять трубят в дорогу
трубачи.
И закат на запад пятится,
устав.
И в еловых лапах тянется
состав.
И опять война
в кровавом гуле
прёт.
Где чья доля,
где чья пуля,
чей черёд?
ЛЕС
Ах, встречайте меня! Я не умер, не сгинул, я жив.
Пощадил меня лес, помотав, поводив, покружив
В буреломах и дебрях, откуда и выхода нет,
А мерцанье гнилушек – почти что единственный свет.
И беспечная зелень скрывает коварство болот,
Где в бездонных глубинах опасная нечисть живет.
Лешаки и кикиморы шишками целились в лоб.
И плелась паутина годами нехоженых троп.
Выли серые волки. И совы вещали беду:
"Пропадешь!" Я согласен: скорее всего, пропаду...
И со счета я сбился давно, сколько суток прошло.
Только лес расступился, и стало, как в детстве, светло.
И раскинулось поле. И рядом струилась река.
И по синему небу спокойно ползли облака.
Ах, поздравьте меня! Я теперь двести лет проживу.
Видно, милостив Бог и творит чудеса наяву.
Но секунду спустя я увидел: в сиянии дня
Два угрюмых майора давно поджидают меня.
И болотная зелень, что тварей скрывает ночных,
Отпечатала две полосы на погонах у них.
И снижается майское солнце по странной кривой.
И спокойно стоит, ожидая команды, конвой.
И тогда я кричу, и мой крик достигает небес.
И бросаюсь обратно в открытый доверчиво лес.
Где бродил без огня и без пищи, а все-таки жив.
В лес, который замучил совсем, измотав, закружив.
Пусть он снова в глухие провалы забросит меня,
Чтоб уже никогда не увидеть весеннего дня.
А когда я пойду по узорам нехоженных троп,
Безоружные лешие шишками выстрелят в лоб.
Пусть беснуются волки. И филин пророчит беду:
"Пропадешь!"
Я согласен...
А, может, и не пропаду!
ПИСЬМО НАУМУ САГАЛОВСКОМУ
Мы отпустим друг другу грехи.
Сколько есть, сверху вниз, Бога ради,
Оставляя на память стихи
В разлинованной школьной тетради.
А еще оставляя туман
Недосказанной, сбивчивой речи
И бесхитростно-горький обман
И надежду на скорые встречи.
Будто вексель, который вовек
Не оплатишь и не отоваришь…
Где ж сегодня твой дом и ночлег,
Мой родной, мой далекий товарищ?
Как прорваться к тебе сквозь эфир,
Место нужной антенны нашарив?
Мы с тобой – как искусственный мир,
Состоящий из двух полушарий.
Между нами пустой океан,
А на дне – Атлантида в осадке,
Между нами наивный обман
В разлинованной школьной тетрадке.
1980 г.