ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА
Некрасовская Людмила Витальевна родилась в г. Бендеры, живет в Украине. Член правления Конгресса литераторов Украины, почетный гражданин искусства (Мадрид), лауреат множества литературных премий и международных поэтических фестивалей и конкурсов. Автор 11-ти поэтических сборников. Печаталась в литературных журналах, антологиях и альманахах Украины, России, США, Испании, Израиля, Великобритании, Греции, Германии, Канады, Голландии.
Семён КАМИНСКИЙ, newproza@gmail.com
____________________
Людмила Некрасовская
ПРАВО ВЫБОРА
СОЛЬ
– Завершенье пути. Но осмыслить хватило бы сил
Революций беду и войны бесконечный разгул...
Так скажи мне, Всевышний, зачем же я все-таки жил,
Восходил на вершины и в черных пучинах тонул?
Почему я покоя не знал, отправляясь в поход?
Почему мне ни разу не выпал счастливый билет?
Для чего, не скупясь, Ты отмерил мне бездну невзгод?
Для чего наделил невозможным количеством бед?
– Люди знать не должны, для чего появились на свет.
– Но, Всевышний, прошу, до того, как я буду в раю,
Дай уверенность мне, дай услышать Господний ответ,
Убедиться позволь, что исполнил я волю Твою.
– Хорошо. Вспоминай: в годы юности в горы ходил,
Поднимался весь день, а под вечер устроил привал...
– Нет, не помню, Отец. О таких мелочах позабыл.
Ну, ходил. Ну, и что?
– Ты девчушку в горах повстречал.
– Повстречал? Ну, и что? Ты о главном сказать соизволь:
Что деянья мои и каков предстоящий финал?
А девчушка...
– Она попросила насыпать ей соль.
– Дать ей соль? Ну, и что?
– Ты ей запросто соль передал.
– Хоть убей, не дошло. Ты дарил мне немало идей.
Я сражался, любил, одолел и сомненья, и боль...
– Говорил: не поймешь. Божьи замыслы не для людей.
Ты родился затем, чтоб вручить этой девочке соль.
Не приписывай Мне постоянство своих неудач.
Если цель укажу, то достигнуть умение дам.
Дал ей соль – это все, что исполнил из Божьих задач.
Остальные задачи, болезный, ты выдумал сам.
ПРОЧИТАНО, ОСМЫСЛЕНО, ИЗВЕСТНО
Прочитано, осмыслено, известно,
Но обожжёт прозренье глубиной,
И видишь святость Матери небесной
В простом обличье женщины земной.
И чувствуешь, что всё неразделимо,
Как плотный узел с множеством дорог,
Ведь женщина, рождающая сына
Уверена всегда, что мальчик – Бог.
Её любовь приводит к заблужденью,
Но в счастье мать не ведает стыда
И верит, что зажжётся в миг рожденья
Над сыном Вифлеемская звезда.
ПРАВО ВЫБОРА
Непокорность есть в людской породе.
Часто откровенно споря с Ним,
Мы мечтали страстно о свободе
Выбирать всегда и всё самим.
Как мечта исполнилась лукаво!
Разве мы могли предугадать
То, что нет мучительнее права,
Чем простое право выбирать?
В ЗАГАДОЧНОЙ ДАЛИ ВСЁ НЕОПРЕДЕЛЁННО
В загадочной дали всё неопределённо,
Судьбы не угадать, былое пролистав.
Царапает вагон седая ветка клёна,
Пытаясь удержать сбегающий состав
Натруженных минут. Стучит на стыках время
И ускоряет ход настолько, что держись.
Так что ж мне с каждым днём дороже это бремя,
Ведущее в туман, и названное: жизнь?
ОКТЯБРЬ. ДУША МЕНЯЕТ КОЖУ
Октябрь. Душа меняет кожу.
Средь мишуры осенних дней
Она ранимее. Тревожит
Все предназначенное ей.
Горчат пронзающие мысли:
Напрасна тяга стать мудрей.
Чем гуще золото на листьях,
Тем отторжение быстрей.
Я – ЗЕРКАЛО. Я ВОЗВРАЩАЮ СВЕТ
Я – зеркало. Я возвращаю свет,
А вместе с ним улыбки и кривлянья.
Смешно смотреть на то, как с резвых лет
Вы силитесь привлечь мое вниманье
И чаще отражаться. Вы горды
Своею красотой и юным веком,
И верою в бессмертье человека,
И в то, что можно с зеркалом на ты.
Потом вы реже ищете во мне
Себя. И начинает мне казаться,
Что вы уже устали отражаться,
Охотнее стоите в стороне.
Вы стали шаркать мимо и бочком.
Я покажу, кто вы на самом деле.
Ну, что, мой ненаглядный, поглядели?
Ну, где же вы? Мне душно под платком...
ОТСТУПЛЕНИЕ
Мы отступали. Шёл десятый день.
Стелился над землёй багровый дым.
И был таким щемящим и родным
Сиротский вид российских деревень.
Я шёл, сморгнув горячую слезу,
Усталый и от голода чумной,
Внезапно увидал перед собой
Колхозницу, доившую козу.
И кружка молока сковала взгляд.
Я руку протянул за ней, но враз
Заметил, что из погреба следят
За мной пять пар голодных детских глаз.
А женщина поправила платок,
Метнув тяжёлый взгляд из-под бровей,
И глухо позвала: «Иди, сынок.
Последнее, а всё-таки испей».
И, видя, что отказываюсь брать,
С печалью, ей добавившей морщин,
Настаивала: «У тебя-то мать
Ждёт – не дождётся, чтоб вернулся сын».
Я кружку взял, но дрогнула рука:
Во взгляде были жалость и укор.
Вы знаете, я помню до сих пор
Тот горький вкус парного молока.
НЕ РОДНЮ ИЗВОДИТЬ, ИЗВИВАЯСЬ ОТ БОЛИ
Не родню изводить, извиваясь от боли,
Не стихами закидывать письменный стол, –
Я хочу умереть на ромашковом поле
Под прощальное сладкое пение пчел.
Певчей птице души предлагая свободу,
Понимаешь яснее, в чем прав и не прав.
Жизнь – лишь капелька меда с горчинкой ухода
И щемящею негой неведомых трав.
СТАРЫЙ НОЙ
"Вот и день отгорел. Видишь, Боже, измученный Ной
В утомленном ковчеге упавшие звезды качает.
И слезится душа. И над горькой, постылой волной
Ной остался один, кто молитвой Тебе докучает.
Позабыть бы о том, как построен был мрачный ковчег,
О соседях, друзьях и родне, ребятишках и прочем.
Я доподлинно знал, что уже обречен человек,
Но без воли Твоей разве мог я хоть чем-то помочь им?
А когда напирала, с высот низвергаясь, вода,
И в отчаянье люди бежали под прорванным небом,
Я за них не молил, малодушно боялся тогда
На себе ощутить отголоски великого гнева.
Помнишь, юную мать заливало холодной водой,
А она, протянув мне бутон верещавших пеленок,
Зарыдала: "Спаси! Умоляю о милости, Ной!
Ведь ни в чем не виновен сегодня рожденный ребенок!"
Я до смерти своей этим криком, как грязью, облит.
И устала душа принимать эту горечь без меры.
Потому-то, наверное, старое сердце болит,
Что придавлена совесть моей стопудовою верой.
Что мне делать, Господь? Я давно потерял аппетит
И смотреть не могу на сынов помрачневшие лица".
"Успокойся, старик. Видишь: голубь назад не летит.
Значит, будет весна. И Земля для любви возродится".
БАБОЧКА
Сказал ты: "Прощайте, мадам Баттерфляй!"
И я развернула дрожащие крылья.
А ветер стелился осеннею пылью.
И было мучительным слово "прощай".
Но окна твои излучали тепло.
Казалось, за ними спокойно, уютно.
О, как безнадежно, о, как безрассудно
Разбить я пыталась тугое стекло.
А мир был огромным, холодным, чужим
И горьким от пепла сжигаемых листьев.
И только большие, тяжелые кисти
Призывно алели на ветках рябин.
И я к твоему прилетала крыльцу,
Как призрак давно отзвучавшего лета,
Любовью твоею ничуть не согрета,
Стряхнув на порог золотую пыльцу.
И пусть за дверьми у тебя благодать,
Меня закружило, как листик рябины.
Прости, мой хороший. Прощай, мой любимый.
Я больше не буду к тебе прилетать.
ВНОВЬ ОСЕННИЙ ТУМАН СОВЕРШАЕТ НА ГОРОД НАБЕГИ
Вновь осенний туман совершает на город набеги.
Алой кровью рябины залили проспект, не щадя.
Ветер – старый Баян – песнь заводит о князе Олеге.
И вздыхают седые печальные гусли дождя.
Это осень опять перепутала время с пространством.
По опавшей листве, как по книжным страницам, бреду.
Кто мне скажет, зачем, сохраняя в душе постоянство,
Невзирая на век, словно в древности, витязя жду?
КОГДА ВЕРХОМ НА СЕРОМ ВОЛКЕ
Когда верхом на сером волке
Скакали мы в густом лесу,
Когда вокруг седые елки
Качали темень на весу,
Меня от зла оберегая,
Ты удивлялся, не тая,
Что для меня желанней рая
Любовь волшебная твоя,
Что я легко и сумасбродно
Хлебец ломаю на куски,
Чтоб в небе стайку звезд голодных
Кормить доверчиво с руки,
Что забываю о невзгодах,
Весьма суровых наяву,
Что скоро тридцать и три года
С тобою, сказочным, живу.
СИКСТИНСКАЯ МАДОННА
Много ль нужно моей натуре,
Коль пьянили, как добрый эль,
Тициан, Каналетто, Дюрер,
А особенно Рафаэль.
В стенах Дрезденской галереи,
Где Мадонна спускалась в зал,
Прямо в душу мою смотрели,
Обжигая, ее глаза.
Как показаны чувства тонко!
Как правдив материнский вид!
Как же людям отдать ребенка,
Зная, что Ему предстоит!
Столь грядущее ужаснуло,
Что, в желанье спасти проста,
Вместо сына сама б шагнула
В нестерпимую боль креста.
Но сомнение сердце гложет:
Защищая от всех обид,
Мать сберечь для себя не может
То, что миру принадлежит.
Отойду я к полотнам прочим,
Где не столь солона слеза,
И отныне частенько ночью
Будут сниться ее глаза.
И ПЕРВЫЙ ВЗГЛЯД, И ПЕРВЫЙ ЗУБ
И первый взгляд, и первый зуб,
И первое родное "мама".
Ни разу в жизни не был груб,
Хоть на своем стоял упрямо.
Но повзрослел и перерос,
И стал единственной опорой.
И первый о любви вопрос,
И до утра о книгах споры,
В которых суждено понять,
Насколько он душою тонок.
И вот сегодня услыхать:
"Ах, мама! Ты совсем ребенок!"
ЕСЛИ РЮМОЧКУ К ОБЕДУ
Если рюмочку к обеду
Под застольную беседу,
Под лосось, грибы в сметане,
И привычный винегрет,
Под окрошку с русским квасом,
Расстегаи с сочным мясом,
То вселенское цунами
Не испортит вам обед.
А когда стоят закуски
Без бутылочки по-русски,
И огурчик малосольный
На зубах уже хрустит,
Холодец с горчицей дружен,
То блины с икрой белужьей
Даже тем, кто всем довольны,
Не улучшат аппетит.
ВОЛЧИЦА
Снова город ночной рукотворные звезды зажег,
Отпугнув темнотищу – голодную злую волчицу,
Не успевшую сделать последний коварный прыжок,
И, проспекты подмяв, их беспомощностью насладиться
И агонией звука, и бельмами окон слепых,
От нее закрываемых шелковой кожицей шторок.
Обжигают огни. Дикий зверь затаился, притих,
Выжидая, когда утомленный расслабится город.
Лишь под утро, лакая реки почерневшую кровь,
На востоке почует рассвета нечаянный запах,
Громко лязгнет зубами, нарушив дремоту дворов,
Зло оскалясь, отступит, качнувшись на дрогнувших лапах.
ПОСЛЕ ДОЖДЯ
Мы позабыли дома боты.
И плач небес не переждём.
Черно высокое болото
И переполнено дождём.
Семь дней Потопа пробежали -
Для шашлыка не сыщешь дров.
Вот ёлки выползли ежами,
На иглы дождик наколов.
Но с неба пасмурную пену
Сдувает ветер поутру.
Луна бледнеет постепенно
И мечет звёздную икру.
Верхушка леса золотая
Под пробудившимся лучом.
И птиц взволнованная стая
Полощет горла хрусталём.
СНОВА СНИЛАСЬ ТАЙГА
Снова снились тайга, сахалинские пестрые сопки,
Кисло-сладкая щедрость кровавых брусничных полян
И гурман-медвежонок, икру добывавший торопко
Там, где в реки, как в банки, кету прессовал океан.
В сентябре берега опьяняли грибным ароматом,
Но ушли сейнера на путину, волну теребя.
Здравствуй, детство мое в островных бирюзовых закатах.
Здравствуй, каторжный край, ибо каторга – жить без тебя.
ОСТОРОЖНОЙ ЗМЕЁЙ ПОДПОЛЗЁТ ТИШИНА, ПОЦЕЛУЕТ
Осторожной змеёй подползёт тишина, поцелует.
И почудится мягкое жженье на левом виске.
И увидишь, как сумрак прикрыл высоту голубую,
Обнажённые звёзды купаться спустились к реке.
И внезапно поймёшь, почему погрузиться хотелось
В это таинство ночи. Его откровения ждёшь.
А в живом серебре, отражающем лунную спелость,
Словно стайка мальков, зарождается завтрашний дождь.