ГРУЗ�НСКАЯ МАФ�Я: СТРАТЕГ�Я ВЫЖ�ВАН�Я

Гэвин СЛЕЙД

Анализирует Гэвин Слейд из Оксфордского университета

�сследования по постсоветской Грузии несколько упускают из виду один интересный аспект при изучении влиятельной сети преступности, которая известна под названием «воры в законе». Как объяснить стойкость этого явления, и что это говорит о природе грузинской политики и обществе в период двадцатилетнего существования независимой «второй республики»?

Один из возможных ответов на эти вопросы содержится в авторитетной статье, опубликованной в предперестроечную позднесоветскую эпоху, в начале 1980-х гг. (см. G Mars & Y Altman, “The Cultural Bases of the Georgian Second Economy” — «Культурные основания грузинской теневой экономики» [Soviet Studies. 1983ю 35/4]). В этой статье авторы утверждают, что рост теневой экономики в советской Грузии объясняется «глубинными культурными особенностями»; его породили присущие грузинской культуре ценности: соревновательный дух (особенно в связи с потребительскими привычками), любовь к риску, честь и семейные связи.

Спустя десять лет, в первые годы грузинской независимости, когда в стране царил хаос и государство было близко к распаду, ключевыми игроками в экономике и силовых структурах стали представители группы, которая называлась «воры в законе». Возможно, и в этом преобладающем в Грузии явлении проявилось некое культурное наследие?
�стория «воров в законе» восходит к временам тюремно-лагерной системы — «архипелага ГУЛАГа», — которая охватывала весь Советский Союз. Там возникали тюремные братства, призванные защищать своих членов; они действовали в соответствии с собственными кодексами чести. После периода горбачевской «гласности» и «перестройки» в конце 1980-х гг. советская система рухнула, и Грузия (наряду с другими республиками, входившими в состав СССР) смогла вернуть себе независимость. Но этот процесс вскоре стал кровопролитным, потому что страну поглотила гражданская война, сопровождавшаяся неудачными попытками удержать под контролем Южную Осетию (1991-1992 гг.) и Абхазию (1992-1993 гг.). Во время этого хаоса, когда у Грузии практически не было действующей экономики, на важные позиции выдвинулось новое поколение «воров в законе». К 2003 г. сложилась такая ситуация, о которой тогдашний президент Грузии Эдуард Шеварднадзе (в прошлом министр иностранных дел СССР) сказал: «Воры в законе сожрали страну».

В ноябре 2003 г. произошло народное восстание, так называемая «Революция роз», в результате которого Шеварднадзе был отстранен от власти, а ему на смену пришел молодой Михаил Саакашвили. Его правительство начало масштабную борьбу с мафией. В числе принятых мер были: конфискация имущества; новое уголовное законодательство; реформы тюрем, полиции и гражданского образования. В декабре 2005 г. принадлежность к «воровскому миру» приравняли к уголовному преступлению; само понятие «вора в законе» теперь получило уголовный статус.

Простой вопрос
В марте 2007 г., после того как прошла волна арестов, Михаил Саакашвили, обращаясь к тбилисскому парламенту, заявил: «Система криминальных авторитетов сломлена… Некоторые из здесь присутствующих утверждали, будто парламент маленькой независимой Грузии не в силах сделать то, что не удалось самому Сталину».
Заявление президента не вполне соответствовало действительности: воровской мир еще отнюдь не погиб. Грузинские воры в законе под давлением правительственных репрессий избрали ту стратегию выживания, которой пользуется мафия, когда у нее возникают проблемы, — переселение. Многие уехали в Россию. Российская пресса отмечает, что среди воров в законе, прибывших из постсоветских республик, 33% составляют грузины (они по численности превосходят даже русских). Но другие распределились по Европе, что нашло отражение в недавних событиях:
В марте 2010 г. в Европе были арестованы 69 человек, имеющие связи с «грузинской мафией».

Произошел конфликт между двумя крупными грузинскими криминальными группировками, во главе которых стояли воры в законе; он, в частности, привел к убийствам на улицах Афин, Марселя и Москвы.
В июле 2010 г. австрийская полиция занялась грузинской криминальной группировкой, которая находилась в Западной Европе и, по слухам, финансировала протесты оппозиции в Тбилиси весной 2009 г. (В этих протестах, кстати, использовались некоторые элементы риторики, свойственной тюремной субкультуре: демонстранты расставили по всему Тбилиси десятки импровизированных камер-клеток и стояли в них, выражая свой протест).

Здесь возникает простой вопрос: почему именно Грузия породила столько воров в законе? В России и в самой Грузии бытует поверхностное объяснение, будто в грузинской культуре, менталитете и ценностях есть нечто общее с воровским миром. Двое ученых выразили это так: «Грузины… автоматически сопротивляются закону в любых его проявлениях… Точно так же можно сказать, что только сообщество Воров создало в грузинском государстве уникальную для Грузии юридическую систему, в которой нет коррупции и которая обладает правовыми санкциями» (см. VD Nordin & G Glonti, “Thieves of the Law and the Rule of Law in Georgia” — «Воры в законе и правопорядок в Грузии» [Caucasian Review of International Affairs. 2006. 1/1]). С такой точки зрения, связь между Грузией и ворами в законе — это обусловленная историей и культурными особенностями неизбежность.

Проблема этой культурологической гипотезы в том, что такие невнятные термины, как «грузинская культура» или «грузинский менталитет» не объясняют, почему из всех советских и постсоветских республик Грузия оказалась лучшим местом для развития воровского мира. Возможно, разумнее было бы и о ворах в законе говорить с точки зрения действующих в стране социальных и экономических принципов — как о мафии, которая выступает защитником на рынке, посредником в спорах, собирает налоги, распоряжается в деловой сфере и контролирует территории. Тогда получается, что воры в законе, независимо от культурных тенденций и принципов, составляют конкуренцию другим поставщикам услуг в области защиты, а их влияние обусловлено спросом на их услуги.
Конкурентное преимущество
Таким образом, в случае с Грузией воры в законе получили власть благодаря двум социально-экономическим особенностям республики. Во-первых, к тому моменту в Грузии уже был пропорционально самый большой сектор теневой экономики в Советском Союзе — по наиболее достоверным оценкам того времени. Политическая система была такова, что государство по определению не могло осуществлять защиту или контроль в сфере нелегальных капиталистических операций, которые тогда производились. В результате появилась как потребность в альтернативных механизмах для разрешения споров, так и возможность для их формирования. Грузинские архивы свидетельствуют о том, что воры в законе еще в 1980-е гг. выполняли эти функции на черном рынке.
Но советская теневая экономика была очень развита и в других республиках — например, в Азербайджане и Казахстане. Поэтому если специфика теневого рынка и объясняет преобладание воров в законе в Грузии, то только отчасти. Вторая особенность состоит том, что в 1990-е гг. Грузия находилась, пожалуй, в более плачевном положении, чем любая другая советская республика. Тогда легализовали капиталистические операции, и спрос на услуги по защите вырос, но при этом многие операции оставались незащищенными — на этот раз уже не из-за идеологической ригидности государства (как было в советскую эпоху), а из-за его слабости. Таким образом, развал в грузинском государстве позволил другим игрокам взять на себя функции управления. В других постсоветских республиках это тоже бывало, но не до такой степени.
Грузинские воры в законе были как раз той группой людей, которая могла этим заняться. У этого контингента к тому времени уже сформировался статус в криминальном мире: у них было название, кодекс чести и ритуалы, перенесенные из ГУЛАГовской субкультуры во внешний мир. Такая репутация становится конкурентным преимуществом для любой мафии, потому что статус и репутация представляют собой альтернативу зачастую рискованному и дорогостоящему насилию. Переход в Грузии сопровождался кровопролитиями, и это говорит о сильной конкуренции между статусом и насилием. Это связано с возникновением нерегулярных военизированных образований (например, «Мхедриони» — группы, которую создал вор в законе, но которая пренебрегала авторитетом других воров) и коррумпированностью полицейского аппарата.
Как показывает опыт других мафий — в частности, сицилийской “Cosa Nostra” в 1970-е гг., — мафиозные круги в ответ на ожесточенное противостояние начинают понижать входные барьеры. Данные грузинской полиции подтверждают, что грузинские воры в законе поступили так же. В советское время не могло быть так, чтобы в эти круги попадали люди, не сидевшие в тюрьме или чтобы звание «вора в законе» продавалось ради личной выгоды. Теперь такие случаи появились, и число грузин с этим званием стало разрастаться. Продавцы званий рвутся к самообогащению; новоиспеченные воры в законе ведут себя не по правилам; это всё разрушает миф, согласно которому воры в законе — это аскеты и люди чести. Как и в любом другом бизнесе, когда начинаются спекуляции с рыночной стоимостью бренда, но капиталом он больше не обеспечивается, — это очень недолговечная стратегия.

Реформа и обратный процесс
В свете таких рассуждений, количественное превосходство грузинских воров в законе предстает иначе. От идеи «глубинных культурных особенностей» можно отказаться. В целом процесс объясняется потребностью в разрешении споров в теневой экономике советской Грузии, а также капитальным коллапсом государства после 1991 г., когда началась яростная борьба за добычу, приведшая к непредвиденным результатам.
В 2004 г. начался процесс государствостроения, в частности, проведена реформа полиции, и это, согласно недавним опросам, привело к тому, что грузины стали более враждебно относиться к ворам в законе. Но эти же опросы свидетельствуют о том, что после Революции роз реформы практически не касались судов, недоверие и неприязнь к которым возросла.

Помимо решения прочих задач, администрация Михаила Саакашвили должна исполнить свое обещание и создать независимую судебную власть. Кроме того, нужно поощрять гражданские институты, чтобы показать, что государство располагает таковыми и готово способствовать честному и прозрачному разрешению споров. Где бы ни были воры в законе — в изгнании или в тюрьме, — они всё равно существуют. Очевидно также, что если судьбу Грузии и удалось однажды изменить, то процесс снова может смениться на обратный.

Гэвин Слейд (Gavin Slade) работает над докторской диссертацией по теме «Отчуждение от государства и проблема воров в законе» («Alienated Statehood and the Problem of Thieves-in-Law"») в Центре криминологии в Оксфордском университете (Centre for Criminology, University of Oxford). В числе его работ The Threat of the Thief: Who Has Normative Influence in Georgian Society?" (Воры угрожают: Кто обладает нормативным влиянием в грузинском обществе? //Global Crime. 8/2 May).
polit.ru