ЛИТЕРАТУРНАЯ ДИВЕРСИЯ ЛИЛИ БРИК

ЛИТЕРАТУРНАЯ ДИВЕРСИЯ ЛИЛИ БРИК

Тимур БОЯРСКИЙ

Я думаю, что из нашей постоянной полемики с Давидом Хахамом уже можно создать книгу средней величины. Полагаю, что он не в обиде на меня, за то, что подогреваю читательский интерес к его творчеству тем, что позволяю себе не согласиться с некоторыми его выводами и рассуждениями. На этот раз хочу начать с того, чем кончил Д. Хахам свою статью «Тяжелое слово «жид», или еврейская тема в творчестве Маяковского». А кончил он так: «Стихи эти (неопубликованные стихи Маяковского о евреях) живы и актуальны. Как, впрочем, и всё остальное творчество Маяковского».
Я прочёл и невольно посмотрел на свой календарь. На моём календаре трепыхался 2008 год. Выходит, что проблема с календарём у Давида Хахама. Это его календарь отстал от общепринятого не то на 40, не то на 50 лет. Иначе не понять, почему до сих пор актуальна лживая поэма Маяковского «Владимир Ильич Ленин» и находящаяся на грани с маразмом поэма «Хорошо». Или, может быть актуальны «Стихи о советском паспорте», состоящие из смеси вранья, глупости, чванства и высокомерия.
Разрешите отступить на шаг назад и вспомнить такую поэтическую фамилию, как Алексей Елисеевич Кручёных — тот самый, который вершиной поэтического мастерства считал многократно осмеянные стихи (если это бульканье можно назвать стихами): «Дыр, бул, щир, убещур…», ну и так далее. Используя этот опыт, каждый может, манипулируя алфавитом, за день написать любое количество такой продукции и назвать это поэмой, романом, пьесой или киносценарием. Кручёных написал (неудивительно, что написал, удивительно, что опубликовал), если не ошибаюсь, 80 стихотворных сборников. В большинстве из них стихи написаны словами, каждое из которых понятно, но все вместе взятые — они непостижимая загадка. Вот пример:
«Перекошенный предчувствиями потолок неожиданно встал, привёл ещё двух, открыл глаза и увидел кругом обитый гардеробами праздник».
Кто сегодня знает фамилию Кручёных? Так вот я утверждаю, что фамилия Маяковского сегодня была бы там же, где находится фамилия Кручёных, если бы при жизни ему меньше повезло с главной любовницей.
Звали любовницу Лиля Брик. Нет такого исследователя творчества Маяковского, который бы не светился от восторга, расписывая нам Лилю Брик. У меня на этот счёт особое мнение. Если считать, что Александра Коллонтай была самой легкомысленной женщиной России, то Лиля Брик занимает на этом пьедестале второе место. Среди мужчин, которых она соблазнила, А.М. Краснощёков (девичья фамилия Табинсон) — председатель Промбанка и заместитель наркома финансов… (в связи с тем, что Лиля любила крупномасштабные подношения, проворовался и был посажен), Асаф Мессерер, Фернан Леже, Юрий Тынянов, Лев Кулешов…Я называю только широко известных людей, а мелких и неизвестных через неделю забывала сама Лиля. Она не постеснялась опубликовать свой основополагающий принцип взаимоотношений с мужчинами: «Надо внушить мужчине, что он гениальный, но что другие этого не понимают. И разрешать ему то, что не разрешают ему дома, например, курить, или ездить, куда вздумается. Остальное сделают хорошая обувь и шёлковое бельё».
Вот на этот ржавый крючок и попался Владимир Маяковский. Типичная телеграмма Лили Брик в адрес Маяковского: «Всё благополучно. Жду денег».
А вот менее типичная: «Очень хочется автомобильчик. Привези, пожалуйста». Маяковский привёз.
Давид Хахам, как о чём-то необычном и неоднозначном, сообщает нам, что Маяковский хорошо относился к достаточно большому количеству евреев. Хотя не совсем понятно, почему это надо считать заслугой.
Среди тех, к кому Маяковский относился особенно хорошо, называется Осип Брик — муж Лили. Кто такой Осип Брик? В своё время кто-то распространил по Москве эпиграмму:
«Вы думаете – здесь живёт Брик – исследователь стиха?
Ошибаетесь – здесь живёт шпик и следователь ЧК».
Неизвестно, хорошим или плохим следователем ЧК был Брик, на кого именно он писал свои обвинительные заключения и правдивыми они были
или сфабрикованными. Во всяком случае, обвинений в незаконных репрессиях ему не предъявлено, хотя порядочный человек следователем ЧК быть не мог. Чуть-чуть больше известно о том, каким он был исследователем стиха. Об одном из стихотворений (название, содержание и автор в данном случае значения не имеют) он написал: «Для того, чтобы стать белогвардейским, этому стихотворению не хватает только слова Родина».
Совсем, как В. И. Ленин, который по свидетельству Бонч-Бруевича любил повторять: «На Россию мне наплевать, ибо я большевик».
Удивительно, что Осип Брик не обижался на убийственную эпиграмму, а гордился ею. Неизвестно, имела ли какое-либо отношение к ЧК сама Лиля Брик, но, наверное, имела, если судить по тому, что во времена, когда вся страна была невыездной, она по свидетельству одного из биографов Маяковского ездила за границу чаще, чем в Переделкино.
Именно к ней, после смерти Маяковского попал весь его архив. Как и следовало ожидать, она стала работать над тем, чтобы денежные поступления от мёртвого Маяковского шли к ней в руки с такой же регулярностью, с какой он шли от Маяковского здравствующего. Пять лет она сводила стихи Маяковского в отдельные сборники и полное собрание сочинений, но преуспела очень мало. И тогда, в 1935 году она решилась на отчаянный шаг: она решила написать жалобу главе государства.
Не нужно думать, что Сталин читал письма, приходящие в ЦК партии на его имя, но это письмо попало на его рабочий стол. И он его прочёл. Как оно попало к нему в руки? В это время Лиля Брик была замужем за комкором В.М Примаковым, который служил заместителем командующего Ленинградским военным округом. Герой гражданской войны Примаков имел доступ в Кремль и мог попросить всесильного сталинского секретаря Поскрёбышева положить письмо своей предприимчивой жены на сталинский стол. После 1935 года от Маяковского стало некуда деваться. Его стихами, стали наполнять школьные учебники и журнальные страницы, его книги и многотомники стали выходить неслыханными тиражами.
Его стихи стали появляться в виде каменных скрижалей на стенах домов, где он бывал. Например, в центре крымского города Евпатория на стене до сих пор висят каменные слова: «Очень жаль мне тех, которые, не бывали в Евпатории». В исходной точке этой лавины лежат несколько слов сталинской резолюции, написанной на письме Лили Брик: «Маяковский был и остаётся лучшим талантливейшим поэтом нашей советской эпохи. Безразличие к его памяти и произведениям — преступление».
Сейчас я удивлю того, кто этого не знал. Эта резолюция объявила преступником самого В. И. Ленина. В отношении Маяковского до вступления в силу сталинской резолюции, действовала резолюция ленинская. Даже две. Первая написана по поводу стихотворения «Прозаседавшиеся»: «Не знаю, как насчёт поэзии, а насчёт политики — здорово». Можно считать, что это похвала, но только похвала с подтекстом. Нас приучили считать, что нет такой вещи, которую Ленин бы не знал. И здесь он прекрасно знал, что это кое-как зарифмованный текст резолюции съезда или пленума по одной из внутрипартийной проблем. Почему я так думаю?
Потому что, когда нам предъявляют поэтическое произведение, оно выглядит, как ювелирное изделие или, как малахитовая шкатулка. А тут нам предъявили деревянный чурбан, у которого дровосек не отсёк даже сучья.
А вторая ленинская резолюция не оставляет места даже для таких осторожных сомнений. Она касается поэмы Маяковского «150 миллионов».
Впрочем, это не резолюция, а записка Луначарскому: «Как не стыдно голосовать за издание «150 миллионов» Маяковского в 5000 экземпляров. Вздор, глупо, махровая глупость и претенциозность. По-моему, печатать такие вещи лишь 1 из 10 и не более 1500 экземпляров для чудаков и библиотек. А Луначарского сечь за футуризм». Ленину нравился даже убогий текст «Интернацонала». Если ему так активно не нравились стихи Маяковского, то к этому даже прибавить нечего. Таким образом, когда Лиля Брик жаловалась на то, что Маяковского недооценивают, она жаловалась на самого Ленина.
Хочу обратить внимание на то, кому была адресована сталинская резолюция. Может быть, она была адресована председателю Госкомитета по печати, или председателю Союза писателей СССР, или, скажем, секретарю ЦК по идеологии, от которого, в конечном счете, всё зависело?
Ничего подобного, она была адресована наркому внутренних дел Ежову Н.Н.
Это, чтобы всем было понятно, как отныне будут обращаться с преступниками, которые позволили себе недооценивать Маяковского.
Кроме всего прочего, в письме Лили Брик был озвучен и такой вопрос: «Неоднократно поднимался разговор о переименовании Триумфальной площади в Москве и Надеждинской улицы в Ленинграде в площадь и улицу Маяковского, но и это не осуществлено». Теперь понятно, откуда всё началось, даже тому, кто считал, что почести Маяковского связаны с его литературными заслугами. Лиле Брик принадлежит эта заслуга и никому другому. А те, кто до 1935 года не хотел печатать Маяковского — они просто добросовестно выполняли ленинское указание.
Но откуда же всё-таки взялось утверждение, что Маяковский гениальный поэт? А это он сам сообщил нам в своей книжке «Я сам»: «Давид Бурлюк. Да это ж Вы сами написали! Да Вы же гениальный поэт!».
Я готов поверить, что Бурлюк такую фразу сказал, правда, неизвестно, был он трезвым или пьяным, говорил всерьёз или подначивал, выражал своё искреннее убеждение или собирался попросить денег в долг. Допустим, что он сказал, то, что думал на самом деле. Но разве полуклоун Бурлюк — это комитет по присуждению Нобелевских премий в области литературы?
Творчество Маяковского на Нобелевскую премию никогда не номинировалось. Если бы это произошло, весь комитет счёл бы это за розыгрыш и умер от смеха в полном составе.
Возвращаемся к вопросу о вечной актуальности творчества Маяковского.
Позволю себе набор цитат Маяковского, связанных между собой только одним свойством — кровожадностью.
«Я люблю смотреть, как умирают дети».
«Пусть горит над королевством бунтов зарево,
Пусть столицы ваши будут выжжены дотла».
«Белогвардейца найдёте и к стенке!
А Рафаэля забыли? Забыли Расстрелли вы?
Время пулям по стенке музея тенькать,
Стодюймовками глоток старьё расстреливай»
«Пули погуще! По оробелым
В гущу бегущим грянь, парабеллум.
Самоё это – с донышка душ,
Жаром, железом, жженьем, светом
Жарь, жги, режь, рушь».
«Изобретатель, даёшь порошок универсальный,
Сразу убивающий клопов и обывателей».
Хотел без комментариев, но тут сделаю исключение. Кто такие обыватели? А это все мы вместе взятые, это население страны.
«Плюнем в лицо той белой слякоти,
Сюсюкающей о зверствах ЧК».
Можно продолжать, а можно остановиться и задать вопрос: где находится источник этой кровожадности? Какой у неё характер — политический, или, может быть, медицинский? Если судить по рассуждениям Маяковского о социальном заказе, то политический. Но медицинские признаки тоже есть. Требования о социальном заказе Маяковский сформулировал в книге «Как делать стихи»: «С моей точки зрения, лучшим поэтическим произведением будет то, которое написано по социальному заказу «Коминтерна» имеющее целевую установку на победу пролетариата». Маяковский вращался в среде очень осведомлённых людей.
Среди его друзей, например, был Яков Агранов — второе лицо в иерархии лубянского ведомства. У нас с вами таких друзей не было, и то мы кое-что знаем про Коминтерн. Это был крокодилий питомник, который Сталин впоследствии вынужден был распустить из-за его скандальной международной славы. И у этой враждебной человечеству организации
Маяковский вымогал социальный заказ на стихи.
Среди российских поэтов есть два — отмеченных Нобелевскими премиями — это Борис Пастернак и Иосиф Бродский. Задаётся вопрос: чьё место занимает памятник Маяковскому на второй по значению площади российской столицы?