СЕВЕРОКАВКАЗСК�Е ВЫЗОВЫ: ОБЩЕЕ � ОСОБЕННОЕ

Сергей МАРКЕДОНОВ — зав. отделом проблем межнациональных отношений �нститута политического и военного анализа, кандидат исторических наук.

Кратковременные праздничные каникулы в России были омрачены трагическими событиями на Северном Кавказе. На сей раз эксцессы (взрывы, нападения боевиков) произошли практически синхронно в трех республиках восточной части Кавказского региона (Чечня, �нгушетия и Дагестан). В этой связи велик соблазн подвести эти явления и события под какой-то один стандарт. Мол-де опять «Северный Кавказ» проснулся! Как будто раньше он спал? Как будто не было мартовской вылазки боевиков в чеченском селе Алхазурово или затянувшейся на месяцы контртеррористической операции в дагестанском селе Гимры? �ли ставшего уже перманентным вала насилия в �нгушетии? Стабильный Кавказ просто стал образом, востребованным властями.
13 июня 2008 года в Ножай-Юртовском районе республики группа боевиков вошла в село Беной-Ведено и находилась в нем в течение нескольких часов. Согласно информации следственного комитета прокуратуры Чечни, численность группы составляла от 20 до 60 человек (затем назывались разные цифры, 25, 50 человек). В результате рейда боевиков было убито 3 человека, сожжены несколько домов, принадлежавших представителям власти и правоохранительных структур. В этот же день в центре Назрани в двухэтажном магазине «Энигма» прогремел взрыв. Результатом взрыва стало обрушение здания, погибло 4 человека. � хотя официальной версией случившегося называют утечку бытового газа (и никаких оснований сомневаться в ней пока нет), очередное ЧП вызывает разные толки и слухи. Тем паче, «взрывной фон» в республике слишком яркий. 9 июня (то есть за 4 дня до трагедии 13 июня) взорвалось неустановленное взрывное устройство (хотя пострадавших не было), а 5 июня возле кафе в Малгобеке произошел взрыв самодельного устройства. Таким образом, и этот «бытовой взрыв» способствует не снижению, а нагнетанию алармистских настроений внутри республики.
Но особенно «урожайным» на тревожные сообщения оказался в эти праздничные дни Дагестан. 12 июня 2008 года на дороге между населенными пунктами Хасавюрт и Бабаюрт была обезврежена бомба эквивалентом в 5 кг тротила. Утром 13 июня в Махачкале прогремел мощный взрыв (в результате чего был убит один человек). В селении Байрамаул Хасавюртовского района в этот же день проводилась спецоперация по ликвидации боевиков, засевших в одном из частных домов. Там был введен режим контртеррористической операции. По официальной версии, боевики, не желая сдаваться, покончили с собой. В этот же день министр внутренних дел республики Адильгерей Магомедтагиров заявил о том, что в Дагестане предпринимаются дополнительные меры по обеспечению общественной безопасности. 15 июня в СМ� прозвучала информация об обнаружении очередного «схрона» оружия. Впрочем, такие информации уже стали восприниматься как бытовое явление.
Таким образом, все республики восточной части Кавказского региона, что называется, «отметились» в выходные дни.
В условиях отсутствия публичной политики и возможности для публичной же дискуссии анализировать причины новой нестабильности и рассматривать ее новые движущие силы (равно как и лозунги, идеологию и практику) не принято. Фактически происходит соревнование двух дискурсов. Один можно обозначить формулой «На Кавказе все спокойно», а другой можно определить как безудержный алармизм. Для него подходит формула «Кавказ скоро отделится» (конечно же, об обоснованных сроках не говорят). Между тем, сегодня чрезвычайно важно понять, насколько ситуация в трех республиках Северного Кавказа (и этого региона в целом) похожа, а где существуют различия? В конце концов, сами по себе факты взрывов или насилия — еще не повод для «обобщающего» (шаблонного) рассмотрения региона под один стандарт.
С нашей точки зрения можно говорить и о неких общих вызовах, и о серьезных отличиях. Общим вызовом везде (и в Чечне, и в �нгушетии, и в Дагестане) является радикальный ислам, который, конечно не един, построен по сетевому принципу, а не на основе вертикали. Сепаратистские идеи никогда не были востребованы в �нгушетии и в Дагестане, а в Чечне «ичкерийская идея» оказалась отвергнутой самими вчерашними сепаратистами. Доку Умаров, объявив о создании «Кавказского Эмирата» в октябре 2007 года, подвел некую черту под борьбой за «свободу Чечни». «В ходе операции, по уточненным данным, уничтожено 11 кадыровцев, ранено не менее 17. Захвачены в плен 13 муртадов… Моджахеды атаковали до 20 объектов на территории села. Сожжены не менее 10 домов муртадов и пособников русских кафиров. Обыски и профилактические мероприятия проведены в 40 домовладениях, принадлежащих муртадам и пособникам оккупантов». Так описывает нападение на Беной-Ведено известный в исламистских кругах интернет-ресурс «Кавказ-Центр». Лексика сообщения показывает, кто является мишенью для боевиков. Это — «кафиры» (то есть неверные) и «муртады» (то есть мусульмане, которые только внешне являются таковыми, по сути же они предали идеалы ислама). Враг маркируется, таким образом, не в терминах этнического национализма. Это — не «федералы», это — «враги чистого ислама». Эти же идеалы защищают (хотя и по-разному и с разной степенью «чистоты веры») боевики в Дагестане и в �нгушетии. «Свобода Чечни» уступила место лозунгам «исламской солидарности». Это объясняется как внутренними, так и внешними причинами. Надежды на то, что Запад предпочтет продолжение «распада империи зла», не оправдались, а потому взоры вчерашних националистов обратились на Восток. В этой связи стоит особо отметить, что если в лозунгах «ичкерийцев» антизападничество не присутствовало, то Доку Умаров называет врагом «истинных мусульман» не только РФ, но и западный мир, и �зраиль. Все три примера объединяет и общий подход Кремля к управлению Северным Кавказом. Такой подход можно назвать «дистанционным». Главное — внешняя лояльность элит и гарантии того, что никто не будет отделяться. Цена вопроса — растущий региональный партикуляризм, отсутствие российского права и государства в регионе.
Однако дальше начинаются различия. Республиканская власть в Чечне гораздо лучше организована и консолидирована, чем в �нгушетии и в Дагестане. Кадыров-младший имеет свой ресурс популярности и поддержку (даже несмотря на периодические атаки людей, нелояльных нынешней власти в Грозном). Кадырову никакой оппозиции, кроме той, которая существует в горах, нет. Многие «ичкерийцы» комфортно устроились в администрациях разного уровня и на милицейских постах (вообще в «силовом блоке» республики, который не ограничивается одной лишь милицией). Даже из-за границы в Грозный периодически приходят «месседжи» об идеологической поддержке. Созданная Рамзаном «вертикаль» не позволяет существовать какой-либо системной оппозиции. Отсюда выбор — либо горы (и идеология общекавказского исламского протеста), либо бюджетная и личная зависимость от первого лица республики.
В �нгушетии иная ситуация. Власть не имеет ресурса популярности, даже близко сравнимого с кадыровским ресурсом в Чечне. Она воспринимается не как «своя». «Все события последнего времени, начиная с митингов протеста конца прошлого года и начала нынешнего, говорят о том, что очень сильны ожидания среди местного населения каких-то кадровых изменений в руководстве республики. Потому что действующая власть, совершенно очевидно, людей не устраивает» — справедливо отмечает в своем интервью радио «Свобода» обозреватель газеты «Время новостей» �ван Сухов. Но и оппозиция в �нгушетии иная. Она не сводится только к радикальным исламистам. Здесь присутствует «лоялистская» оппозиции, то есть та часть протестного движения, которая апеллирует к российской власти и российскому же законодательству, не поддерживает сепаратистские подходы и ценности «чистого ислама», предпочитая мирные средства борьбы диверсионным акциям и терроризму. Отметим, что такой тип оппозиции в Чечне не присутствует вовсе, а в Дагестане не слишком силен, чтобы с ним считались. Светская демократическая оппозиция (КПРФ, «Яблоко», СПС) утратила былое влияние и деморализована (взять хотя бы трагическую гибель лидера местных «яблочников» Фарида Бабаева в прошлом году). В мае нынешнего года оппозиционеры — «лоялисты» �нгушетии выступили с «конструктивным предложением». Очередная акция противников республиканской власти проходит под лозунгом возвращения во власть Руслана Аушева. По данным на 12 мая количество подписантов составило 18 тысяч человек, а на 5 июня эта цифра достигла 50 тысяч. Организаторы акции планируют передачу подписей в администрацию Президента РФ. � как бы то ни было, «аушевская акция» ставит перед Москвой серьезную дилемму: как управлять регионом, не поддаваясь партикуляризму и вместе с тем имея на месте власть, располагающую хотя бы минимальным уровнем поддержки населения.
В Дагестане «вертикаль» в принципе не возможна. Фрагментированное общество, разделенное по этническому принципу и по разному восприятию ислама, — требует не диктатора, а медиатора. � хотя старая модель 1990-х годов «коллективного президента» (Госсовет, в который входили представители основных 14 этнических сообществ республики) была заменена моделью президентской республики, не меняет сути дела. Муху Алиев имеет определенный ресурс популярности и значительное политическое влияние, но сам конгломератный характер дагестанского общества в условиях отсутствия внятной федеральной стратегии развития республики определяет особые правила. В сегодняшнем Дагестане существуют три основные группы конфликтов.
Первая — это противоборство «традиционного» ислама (суфийского, тарикатистского) и салафитов (или ваххабитов, как их называют иногда). Вторая линия раскола — этническая, хотя сегодня эта проблема слабее выражена, чем в начале 1990-х. � третья группа конфликтов — это дагестанцы, которые за пределами республики живут, но обладают определенными финансовыми ресурсами и политическими амбициями, и местная элита. При этом все эти обозначенные выше интересы могут друг друга перекрывать так или иначе, где-то соприкасаться. Существование столь разнообразных по происхождению протестных «полей» возможно только в условиях, когда социальные отношения базируются не на институтах, а на неформальных принципах, личных отношениях. Отсутствие публичных процедур и институциональных норм приводит к тому, что в республике, перегруженной разноплановыми, но во многом объективными противоречиями спорные вопросы решаются посредством насилия. В этом смысле мотивация и легитимация такого насилия — второстепенный вопрос. За этим, как правило, дело не стоит.
Таким образом, Северный Кавказ имеет разноплановые проблемы, которые невозможно разрешать «под одну мерку». Однако «пробуждение» этого региона, рост протестных настроений (пускай и по-разному окрашенных) говорит о том, что Кавказ как никогда ранее требует осмысленной стратегии развития. Стратегии, в которой российское государство будет не бесстрастным свидетелем и «экспертом», а организатором самого процесса развития.