ИЗГНАНИЕ ПОЭЗИИ

ИЗГНАНИЕ ПОЭЗИИ

Юрий БОРИН

20 лет назад изгнанный из Советского Союза поэт Иосиф Бродский получил Нобелевскую премию.
Я подумал, что профессия поэта вообще была одной из самых опасных в советской стране. Вспомните судьбу Пастернака, Ахматовой, Мандельштама. Конечно, для того, чтобы тебя ненавидела советская власть, нужен незаурядный талант. В результате — преследование, изгнание, а нередко и лишение жизни.
К одной из таких фигур, по моему мнению, и принадлежит Иосиф Бродский.
Он был безусловно талантлив, имел широкий кругозор, хотя образование его ограничилось восемью классами: в 15 лет он брсил школу и больше не захотел учиться.
Да, он имел Божий дар, но, возможно, именно поэтому его стихи не укладывались в прокрустово ложе разрешенного советского миропонимания. Ну скажите, могут ли понравиться советским властям такие, например, строки:

Смерть – не скелет кошмарный
С длинной косой в росе.
Смерть – это тот кустарник,
В котором стоим мы все.
.........................................
Смерть – это наши силы,
Это наш труд и пот,
Смерть – это наши жилы,
Наша душа и плоть.

Были, правда, и другие стихи, которые в какой-то мере можно признать патриотическими:
Ни страны, ни погоста
Не хочу выбирать,
На Васильевский остров
Я приду умирать.

Но и здесь в последних строках явно не подходящие под советскую идеологию слова:
И увижу две жизни
Далеко за рекой,
К равнодушной отчизне
Прижимаясь щекой...

Представьте себе: какой-то мальчишка пишет о «равнодушной отчизне»!
Но тут появились особые обстоятельства.
Жил этот молодой поэт в Ленинграде, городе, который всегда старался опередить Москву по части расправы с талантливыми людьми. Вспомните Зощенко, Ахматову, Шостаковича и многих других. Правда, юному поэту в 1960 году было всего каких-нибудь двадцать лет и стихи его нигде не печатались, а расходились в списках среди знакомых, но, по-видимому, кто-то из знакомых настучал, а «органы» явно заскучали по очередным разоблачениям. Вот тут-то на крючок и попалась пусть мелкая, но рыбешка. И эти самые «органы» начали, как у них говорится, разрабатывать Бродского.
Сначала хотели ему пришить антисоветчину. Но ничего антисоветского в его творениях не обнаружили, и тогда его обвинили в модном тогда преступлении — тунеядстве. В самом деле, человек нигде не работает, не учится, пишет какие-то стишки, воображает себя поэтом. Но если ты поэт, значит ты должен быть членом Союза писателей. А он не член и вообще неизвестно кто. Стало быть, тунеядец.
Потом был суд. Почему-то закрытый. Пускали только по особым пропускам. Но писательница Фрида Вигдорова смогла получить пропуск и вела запись. Таким образом о суде узнала общественность. Суд приговорил Бродского к 5 годам ссылки за тунеядство. Конечно, при Сталине с ним бы расправились круче, но это было время так называемой «оттепели». Кстати, правление ленинградского отделения Союза писателей одобрило этот приговор.
А приговор суда, как ни странно, послужил началом славы никому дотоле не известного поэта. За Иосифа Бродского вступились Анна Ахматова, Самуил Маршак, Дмитрий Шостакович и другие крупнейшие деятели искусства и литературы. Они обратились к самому Брежневу, который только что стал генсеком, и, как видно, именно поэтому помиловал Бродского как жертву хрущевских репрессий. В общем, отсидел опальный поэт в ссылке всего лишь один год.
Тем не менее ленинградские спецслужбы, получив такой плевок в лицо, конечно же, не успокоились. Они продолжали «разрабатывать» Бродского.
Каким-то боком и я оказался причастным к этой истории. Я работал тогда фельетонистом в «Ленинградской правде». Однажды ко мне пришел некий Лернер с предложением написать фельетон на поэта, который уже отсидел за тунеядство, но продолжает писать свои якобы антисоветские стишки.
Я немного знал Лернера как командира районной народной дружины. По должности он был завхозом в каком-то НИИ. А по совместительству сексотом.
Лернер показал мне стихи Бродского и всячески настаивал на публикации фельетона. Между прочим, я хорошо знал отца поэта — Александра Ивановича Бродского, который был профессиональным фотографом и сотрудничал в нашей газете. И хотя он ничего не рассказывал о сыне, но я уже слышал об Иосифе и суде над ним из других источников.
Одним словом, я категорически отказался писать фельетон. Я сразу понял, чей заказ выполняет Лернер. Последний был весьма огорчен и тут же отправился в следующую редакцию — «Вечерний Ленинград», редакция которого располагалась ниже этажом в том же Доме печати на Фонтанке. А через несколько дней в «Вечерке» появилась огромная статья на целую страницу, подписанная завотделом фельетонов Медведевым и Лернером. В статье цитировались стихи, которые Бродский даже не писал.
После этого я перестал здороваться с Медведевым. А публикация привела к тому, что Иосифа Бродского в 1972 году изгнали из Советского Союза. Брежневские власти не решились засадить его в тюрьму, а постарались просто избавиться от поэта, который им мешал. Низкий поклон им за это.
Вот тогда-то и началась известность Бродского в мировом масштабе. Ему предложили преподавать в нью-йоркском Квинс-колледже. Потом он читал лекции в Мичиганском университете. Его эссе печатались в самых пестижных журналах Америки: «Нью-Йоркер», «Нью-Йорк ревю оф букс», «Атлантик» и «Нью рипаблик». Надо сказать, что он с детства хорошо владел английским, даже сочинял стихи на английском языке. Со временем в Америке стали выходить его книги.
В 1984 году скончался его отец, годом позже — мать. Они не дожили до всемирной славы их сына.
В своей Нобелевской речи он между прочим сказал: «Подлинная история сознания начинается первой ложью. Мне моя помнится. В школьной библиотеке я должен был заполнить вступительную анкету. Пятым пунктом, конечно, шел вопрос «национальность». Мне было семь лет, и я отлично знал, что я еврей, но сказал библиотекарше, что не знаю. Не без сомнения она предложила мне сходить домой и спросить родителей. Больше я не возвращался в эту библиотеку... Не то, чтобы мне было стыдно быть евреем или страшно признаться в этом. В классный журнал наши имена, имена наших родителей, наши адреса и национальности были занесены со всеми подробностями... Я стеснялся самого слова «еврей» — вне зависимости от его значения... Помнится, я всегда легче воспринимал слово «жид» — оно было откровенно оскорбительным...»
Да, Бродский остался евреем на всю жизнь, хотя, по слухам, перед смертью принял вероисповедание своей жены — лютеранство. Скончался он в 1996 году, прожив 56 лет. Изгнание далось ему нелегко: он перенес несколько инфарктов, а поскольку на гонорары от стихов в Америке не проживешь, он работал преподавателем и выступал с публичными лекциями.
Иосиф Бродский был несомненно выдающимся поэтом своего времени. В 1992 году в Минском издательстве «Эридан» вышел его двухтомник. И те, кто читал его стихи и прозу, могут убедиться, что мыслил он нестандартно.