ДВАДЦАТЫЙ ВЕК ПО ДИАГОНАЛИ: ЧИТА—ВАРШАВА—НЬЮ-ЙОРК
Загадочны пути славы. По словам Джеймса Элкинса, профессора института искусствоведения в Чикаго, лишь около пяти из тысячи студентов смогут зарабатывать на жизнь искусством, а один из них (возможно!) станет известен за пределами города. Механизмы успеха во многом случайны. Иногда произведения создаются в неудачный момент или просто не попадают в поле зрения «нужных» критиков. Даже такая банальность, как плохая погода в день открытия выставки, может сыграть свою зловещую роль в чьей-то судьбе.
Вполне вероятно, именно это произошло с 93-летним художником Владиславом Бжоско, живущим в одной из манхэттенских многоэтажек на живописных склонах Риверсайд Драйв. Попав к художнику в гости и взглянув на его работы, мертвым грузом подпирающие стены узкого коридора, картины маслом, акварели, многочисленные рисунки задаешься вопросом: как получилось, что этот талантливый человек совершенно неизвестен в Нью-Йорке, да и вообще в стране?
На минутку заглянем в прошлое. Владиславу, как и многим жителям империй начала 20 века, была уготована нелегкая судьба. Две эмиграции, постоянные переезды, несколько революций, две войны, смерть близких и друзей... Родился в 1912 году в Чите в польской семье. Отец работал инженером на Транссибирской магистрали, а также участвовал в дипломатических миссиях во время недолгого существования Дальневосточной республики (1920—1922). Вместе с семьей Владислав путешествовал по Китаю и Японии, а позднее вернулся в Польшу. Окончил школу, один курс учительской семинарии. Несмотря на то, что отец настаивал на более прибыльной профессии архитектора, Владислав поступил в Варшавскую художественную академию и с 1932 по 1937 учился под руководством Мечислава Котарбиньского, сына известного художника и критика Милоша Котарбиньского. Большое внимание уделялось истории живописи, в особенности времен античности и Ренессанса, и, конечно, импрессионистическим экспериментам Сезанна, Ван Гога. Преподавалась также анатомия, химия, черчение. Профессор Котарбиньский воспитывал в своих учениках тягу к монументальности, которую можно отследить даже в сравнительно небольших натюрмортах Владислава и, конечно же, в потрясающей по силе воздействия живописной серии, основанной на событиях в Варшавском гетто.
Вторая мировая война застала художника в Варшаве. Пожары уничтожили множество работ, но Владислав не сдается. Не всегда удавалось сразу же воплотить задуманное на холсте, однако впечатления тех дней навсегда остались в памяти. Многие друзья художника погибли в гетто. Некоторым из них он помог спастись, используя свои связи с Армией Крайовой.
После войны Владислав учился в Политехническом институте в Гданьске, осваивая профессию архитектора. На тот момент Польша нуждалась в специалистах подобного рода, ведь большинство значительных городов были разрушены. Владислав активно включается в процесс реставрации, работает в северных, бывших прусских владениях — Ольштине и Щецине, сильно пострадавших во время войны. Помимо решения собственно архитектурных задач, приходилось следить за правильным хранением произведений искусства и предметов старины в музеях и костелах.
С усилением советского режима, который требовал безоговорочного следования традициям соцреализма, художники 50-х годов прошлого века почувствовали себя зажатыми в суровые эстетические и политические рамки. Приходилось отложить с сторону планы, связанные с созданием серии картин по варшавскому гетто. Владислав Бжоско решает покинуть родину. Сначала, в 1956, он едет в Париж, воспользовавшись поддержкой двоюродной сестры, художницы Женевьев Достатны. Парижские годы полны нужды, поисков хлеба насущного и ожидания разрешения на въезд в США. Владислав налаживает контакты с местной артистической эмигрантской общиной, создает пейзажи и портреты, выставляется в Salon des Independants. Наконец, в 1960 он уезжает в Соединенные Штаты.
В новой стране художника ожидают...нет, не слава и признание. Работа днем в Нью-Йоркской Публичной библиотеке, а вечером крохотная мастерская в своей, правда, квартире в верхней части Манхэттена. Именно здесь Владислав создает свою собственную версию мемориала погибшим в Варшавском гетто. Каждому полотну предшествуют сотни эскизов. События почти двадцатилетней давности еще свежи в памяти. Лица друзей среди которых Януш Корчак, Роман Крамштык, Каролина Закс оживают на портретах, настраивая зрителя на эмоциональную волну тех поистине устрашающих лет. Героизм людей, пытающихся сохранить человеческое в дегуманизированном мире тоталитарных систем, находит выражение в ренессансных моделях, композиционно напоминающих батальные сцены на барельефах Микеланджело. В отличие от мастеров эпохи Возрождения, Владислав не пытается передать анатомию своих субъектов — для него прежде всего важно эмоциональное напряжение, которое подчеркивается сплетением похожих друг на друга тел. Безликая масса усиливает ощущение анонимности происходящего, невозможности сохранить в памяти имена каждого из страдающих. Лица изображенных поражают зрителя отстраненностью, как будто происходящее уже вышло за рамки земного времени и пространства. Характерные для кубизма угловатые линии служат своеобразным контрапунктом, полифоническим переплетением голосов детей и взрослых. Говоря языком музыки, работы Владислава многоголосны, и написаны они для хора. В некоторых из них присутствует солист или солисты как, например, в «Корчаке». Таким образом появились на свет четыре полотна Варшавского цикла «Синее», «Желтое», «Корчак» и «Умшлягпляц» (площадь в Варшавском гетто, куда евреев согнали перед депортацией в лагеря в июле 1942).
Цветовая гамма «варшавских» работ ближе к яркой, эмоционально надрывной палитре экспрессионистов. Вспоминаются также ташисты (или, следуя американской терминологии, абстрактные экспрессионисты) Дюбуффе, де Кунинг. В портрете Каролины Сакс форма словно расплывается, распадается на отдельные пятна, в которых угадываются черты лица и волосы обезумевшей женщины (согласно истории, рассказанной художником, муж Каролины был расстрелян в Варшавском гетто во время одной из зачисток). Эмоциональное состояние хаоса, потери ориентации во времени и пространстве, переданы с помощью драматических синего и красного цветов. Отсутствие фона подчеркивает сконцентрированность на внутреннем состоянии.
Проходят годы, стираются в памяти имена и даты. Хотя и сейчас Владислав, пожилой, но все еще полный энергии человек, помнит. Ему трудно рассказывать о том, что пережил и видел. Возможно, до сих пор его мучают кошмары. Возможно, во многом он живет прошлым, не следя за новейшими течениями современного искусства. Но картины практически никому не известные, завернутые в бумагу и покрытые пылью, — говорят за него. Они все еще ждут своих зрителей.