ВНИМАНИЮ АВТОРОВ И ЧИТАТЕЛЕЙ САЙТА KONTINENT.ORG!

Литературно-художественный альманах "Новый Континент" после усовершенствования переехал на новый адрес - www.nkontinent.com

Начиная с 18 июля 2018 г., новые публикации будут публиковаться на новой современной платформе.

Дорогие авторы, Вы сможете найти любые публикации прошлых лет как на старом сайте (kontinent.org), который не прекращает своей работы, но меняет направленность и тематику, так и на новом.

ДО НОВЫХ ВСТРЕЧ И В ДОБРЫЙ СОВМЕСТНЫЙ ПУТЬ!

Владимир Вестер | Английский писатель Лоренс Стерн. Родился 24 ноября 1713 года

У отца Тристрама Шенди, героя романа Лоренса Стерна «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена», было две главные семейные обязанности: заводить часы и вторая обязанность, во время выполнения которой отец однажды забыл завести часы. С этого момента Лоренс, как заметил один из его первых биографов, начал писать свой будущий роман.

Через много лет после своего рождения, автор стал пастором, затем пастором-землевладельцем, то есть перебендариумом, потом на короткое время участником политической жизни Йорка на стороне вигов, затем знаменитым в Европе писателем, но роман так и не дописал, затратив на его создание семь лет. Известны годы опубликования первых девяти томов произведения: с 1760-го по 1767-й. Это, скорее всего, произошло потому, что произошло именно так, а не иначе. И еще потому, что автор решил отправить первые два тома в продажу. И уж, конечно, не в результате обнаруженного значительно позднее «хаотичного характера художественной структуры романа, отмеченной ослаблением традиционной последовательности синтагматического повествовательного ряда и преобладанием эстетики “фрагмента”, угасания и дисперсии сюжетной линеарности». Из чего наиболее понятной является «эстетика фрагмента». Но тоже не до конца. В конце концов, с сочинением Лоренса Стерна вообще всё не очень понятно. И это, осмелимся предположить, лишь одно из его величайших достоинств.

Жизнь автора тоже загадочна, но не в такой степени, как его первый и главный роман, широко известный в мире знатоков и любителей выдающейся литературы. Фрагментарно она выглядит так: биологические зачатие Лоренса в тот самый момент, когда его отец вспомнил, что забыл завести часы; годы переездов вместе с семьей с места на место; гибель одного за другим его младших братьев и сестер; выживание самого Лоренса, единственного из детей; потеря отца, сражавшегося несколько лет в составе армейских частей Мальборо и скончавшегося на Ямайке от желтой лихорадки; поступление в Кембриджский университет; приобретение специальности священника; получение с помощью Жака Стерна, дяди Лоренса и каноника Йоркского собора, прихода в Йоркшире; содержание на земле прихода гусей и коров, торговля сыром и маслом, урожаями мяты; женитьба на йоркширской дворянке, женщине странной, не очень умной и в конце концов вообразившей себя Богемской королевой, что вынудило Стерна жить не вместе с ней, а в некотором отдалении. Проживание, словом, не слишком разнообразное, вполне себе священнослужительское, церковно-приходское и, на первый взгляд, не очень творческое: за 21 год такого проживания Лоренс написал всего две проповеди, каковые и были напечатаны. Стерн принял непродолжительное участие в местной парламентской борьбе на стороне вигов: таково было первоначальное название английской либеральной оппозиции, полученное ею в 1679 году и в переводе с шотландского означавшее «погонщики кобыл».

Вместе с тем, помимо приходских обязанностей, парламентской борьбы и торговли продуктами сельского хозяйства, работа шла совсем иного толка. Работа внутренняя, продолжавшаяся семь лет и завершившаяся на начальном этапе созданием первого и второго томов сочинения о Тристраме, фамилия которого Шенди, то есть «человек с придурью», если перевести с йоркширского на русский, и окруженного людьми, каждый из которых с еще большей придурью, чем Тристрам. Он взялся за перо, чтобы с помощью Лоренса Стерна, очень подробно описать всю свою жизнь с момента зачатия, а людям, которые его окружают, ничего подобного даже в голову не пришло: по жизни у каждого столько забот и проблем, что не до жизнеописаний. Хозяйство, работа, семейные склоки, измены, встречи, расставания, чтение молитв, отъезды, приезды, мыши, тараканы, мебель, беседы, еда, радость, тоска, жизнь, смерть.

В первый день нового 1760 года два тома романа поступили в продажу в столице Англии. Цену назначил в письме от 23 мая 1759 года, отосланного из Йорка книготорговцу Роберту Додсли, сам автор:

«Если первый том будет иметь успех (в чем критики в здешних широтах ни секунды не сомневаются), то выиграем от этого мы оба. Книга наверняка будет продаваться; что же касается других ее достоинств, то мне о них не пристало ни думать, ни говорить; судить о них не мне, а Вам – свет же установит истинную цену нам обоим… Издай Вы ее сейчас, второй том будет готов к Рождеству или даже к ноябрю. Чем вызван такой перерыв, Вы поймете, когда прочтете книгу. Полагаю, что формат должен быть таким же, как «Эссе об искусстве изобретательного мучительства» у Миллара, те же шрифт и поля… Окажите мне любезность — отпишите, когда придет рукопись. Какую, по-Вашему, следовало бы поставить цену? А впрочем, проще будет сказать, во что оцениваю ее я сам, — в 50 фунтов, будем надеяться… Остаюсь, сэр, с величайшим уважением к Вашим добродетелям, Ваш покорнейший и нижайший слуга Лоренс Стерн. P. S. Пишите мне на имя Йоркского пребендария в книжную лавку мистера Хинксмена, Йорк. Некоторые из лучших здешних ценителей уговаривали меня выпустить рукопись в свет notis variorum (с разнообразными примечаниями (лат.). — в них, слава Богу, недостатка нет, однако я счел за лучшее отдать ее в мир в чем мать родила, — если, конечно, Вы захотите ее приобрести… Это мы обсудим в дальнейшем…» Указанную в письме цену (50 фунтов) легко конвертировать по курсу 2005 года; получится чуть больше 3500 сегодняшних фунтов за один том. Посему, вывод может быть такой: если цена в письме Стерна обозначена правильно, то, значит, первые тома романа «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена» стоили и тогда больших денег, не говоря уж о том, сколько стоят эти издания сегодня.

Книготорговец Роберт Додсли, поступил, однако, весьма осторожно, приняв отпечатанный в Йорке тираж на комиссию. И через несколько недель понял: продажи пошли. Все экземпляры быстро раскупили, пришлось допечатывать, а затем еще раз, но уже большим тиражом. И в скором времени в Йорк пришло из Лондона письмо Стерна: «Мои меблированные комнаты все время переполнены знатнейшими вельможами, которые наперебой стараются оказать мне внимание – даже все епископы прислали мне поздравления, и в понедельник утром я отправлюсь к ним с визитами. На этой неделе я обедаю с лордом Честерфильдом и т.д. и т.п., а в следующее воскресенье лорд Рокингем возьмет меня ко двору». И видим мы в этом письме элементы значительного преувеличения не без юмора в них, и хорошо это чувствуем, но нет никакого преувеличения в том, что среди прогрессивной лондонской интеллигенции Лоренс Стерн быстро занял не последнее место. Художник Рейнольдс высказал желание, чтобы писатель позировал ему для портрета, который два с половиной века оставался самым лучшим, а другой художник, Хогарт, предложил себя в качестве иллюстратора следующих томов «Тристрама Шенди».

Не менее восторженно встретила роман талантливого перебендариума, бывшего парламентария, а ныне известного прозаика, и континентальная Европа. Во Франции прочитали первые тома великие французские просветители. Вольтер сказал, что на той стороне Ла-Манша появился «второй английский Рабле» после первого – Свифта. А Дидро, согласившись с Вольтером, написал: «Эта книга столь взбалмошная, столь мудрая и веселая, — настоящий английский Рабле… Это всеобщая сатира – иного понятия о ней дать невозможно».

Были и такие значительные люди, которые роман читать начали, тут же бросили, сильно расстроились по поводу зря потраченных денег и стали утверждать, что, по известной нам формуле, перед глазами их оказался «какой-то сумбур вместо литературы». Где наш привычный классицизм с его солидными вельможами, громоздкими словесными периодами, привычной банальностью и тяжким морализаторством? Невзлюбили и некоторые критики Стерна за то, что он позволил себе на всем пространстве своего романа множество всевозможных отступлений, каковые вроде «ни к селу, ни к городу», хотя и не было такого выражения в их лексиконе. Не распознали люди гениальной игры писателя, его иронии, не обратили внимания на выдающиеся словесные портреты действующих лиц во всех девяти томах, на то, что автор – настоящий знаток истории, философии, мастер обширного цитирования, умеет тонко подмечать человеческие недостатки, и «мораль» его не лежит на поверхности: она в «мнениях» Тристрама о «торжестве разума и человечности», при всей абсурдности некоторых утверждений Шенди. Он, «человек с придурью», эту свою характеристику постоянно оправдывает. Он, можно сказать, при всяком удобном и неудобном случае просто «стебается», хотя до рождения глагола этого еще много-много-много лет впереди.

В своем романе Стерн не излагает жизнь Тристрама Шенди. Писатель тщательно и объёмно воспроизводит ее с момента зачатия до пяти лет. Жизнеописание «человека с придурью» он собирался продолжать. Можно предположить, что, продлись «фрагментарная история» Тристрама хотя бы лет до 50, понадобилось бы тогда еще не меньше 90 томов с подробным воспроизводством каждого дня существования этого джентльмена и всех его мнений. Назревала своего рода художественная бесконечность с гигантским количеством отходов, отъездов, вставок и отступлений во все стороны. С непознаваемостью всего этого хаоса, каким является сама жизнь. С теми подробностями, которые навевают нам более свежие воспоминания об «Улиссе» с его главной в ХХ веке «законченной незаконченностью».

И в более организованном сюжетно «Сентиментальном путешествии по Франции и Италии», более всего популярном в Европе, Стерн не совсем кратко кое-что сказал о себе, о неповторимом духовном мире личности и окружающей эту личность природе, о «человеке с некоторой придурью», открыто заявившем, что может быть и так в его «внутренней вселенной», и он об этом догадался, и догадался гениально. (Социологических опросов тогда не проводили. Социология была лишь в самом зачатке; по улицам Лондона не ходили молодые девушки с накладными ресницами и опросными листами. Однако, наверняка, не один его современник не отказался бы родиться с той же «гениальной придурью».) И он же, вдохновленный Стерн, ироник и сентименталист, изложил от имени Тристрама Шенди, какие захватывающие трудности ожидают читателя при прочтении романа о ежедневной жизни всех его героев в течение пяти (шести?) лет:

«В текущем месяце я стал на целый год старше, чем был в это же время двенадцать месяцев тому назад; а так как, вы видите, я добрался уже почти до середины моего четвертого тома – и все еще не могу выбраться из первого дня моей жизни – то отсюда очевидно, что сейчас мне предстоит описать на триста шестьдесят четыре дня жизни больше, чем в то время, когда я впервые взял перо в руки; стало быть, вместо того чтобы, подобно обыкновенным писателям, двигаться вперед со своей работой по мере ее выполнения, – я, наоборот, отброшен на указанное число томов назад. – Итак, если бы каждый день моей жизни оказался таким же хлопотливым, как этот… – А почему бы ему не оказаться таким? – и происшествия вместе с мнениями потребовали бы такого же обстоятельного описания… – А с какой стати мне их урезывать? При таком расчете я бы жил в триста шестьдесят четыре раза скорее, чем успевал бы записывать мою жизнь… – Отсюда неизбежно следует, с позволения ваших милостей, что чем больше я пишу, тем больше мне предстоит писать – и, стало быть, чем больше ваши милости изволят читать, тем больше вашим милостям предстоит читать».

«Наши милости», подобно сотням и тысячам таких же, читают, быть может, не с такой неутомимой интенсивностью, однако некоторые обнаруживают в себе желание взяться за прочтение этого бесконечного романа о человеке, существование которого на этом свете началось в момент пропущенного отцом завода комнатных часов. С этого же момента Лоренс Стерн, еще не взявшись за перо, завел другие часы – отсчета новых и бесконечных возможностей в развитии самой литературы. На «Сказку о белом бычке» легла несмываемая печать вечности. Великая состоялась игра в слова, в их чудесную расстановку; она же и продолжается. У Стерна в его романе нет, как такового, «потока сознания», но есть его очевидные предпосылки. Его современники верно угадали в его творчестве «нового Рабле, Свифта, Сервантеса». А в ХХ веке знаменитые авторы широко применили его достижения, угаданные прозорливыми современниками. Фрагментарная «шендиана» прочитывается в произведениях Джеймса Джойса, Вирджинии Вульф, Уильяма Фолкнера и многих других с продолжением и развитием «потока сознания» в наше время. И тут надо вспомнить, что писала о его творчестве Вирджиния Вульф, и ей не возразить: «В этом предпочтении извивов собственного сознания путеводителю с его изъезженными большими дорогами Стерн удивительно близок нашему веку. В этом внимании к молчанию, а не к речи, Стерн — предшественник современных писателей. Поэтому-то он и гораздо ближе нам сегодня, чем его великие современники ричардсоны и филдинги». И стоит несколькими выразительными чертами подчеркнуть, что говорил Джеймс Джойс: «Я не мог бы написать эту историю в традиционной манере… Но я хочу рассказать историю этой странной семьи на новый лад… Элементы у меня точно такие же, как и у любого другого романиста: мужчина и женщина, рождение, детство, ночь, сон, брак, молитва, смерть. Во всем этом нет ничего парадоксального. Только я стараюсь построить много планов повествования, объединенных одной эстетической задачей. Вы читали когда-нибудь Лоренса Стерна?»

Словом, дело его живо и творчески продолжается. И биография самого Лоренса Стерна продолжается. С изысканием в ней всего того, что не было разыскано раньше. День за днем, час за часом. Биография английского писателя-модерниста XVII века физически закончилась в 1768 году… О нем Генрих Гейне, восхищенный созданием автора и пораженный его творческой отвагой, в «Романтической школе» писал:

«Но младшая дочь Мнемозины, розовая богиня шутки, быстро подбежала и, схватив страждущего мальчика на руки, старалась развеселить его смехом и пением, и дала ему вместо игрушки комическую маску и шутовские бубенцы, и ласково целовала его в губы, и запечатлела на них все свое легкомыслие, всю свою озорную веселость, всю свою остроумную шаловливость».

Владимир Вестер

Оставьте ответ

Ваш электронный адрес не будет опубликован.