Виталий Щигельский. Шлагбаум
– Ну что, брат, вдвоем нам с тобой выходной проводить, – сказал Смирнов-старший пятилетнему сыну Сережке. – Мать на дежурстве.
Они сидели за кухонным столом, накрытым пестрой клеенкой с изображением морепродуктов, и с одинаковым неудовольствием ковырялись в тарелках, наполненных манной кашей, заботливо приготовленной матерью перед уходом на службу.
– А где она дежурит? – спросил Сережа.
Он дорос до стадии задавания всевозможных вопросов, когда знаний об окружающем мире накопилось достаточно, но лежат они в голове кое-как, словно это не голова, а чемодан жены Люды, где есть все, но между этим всем нет никакой логической связи.
– Заступила на вахту.
– Она, значит, вахтер?
– Да.
– А что вахтер делает?
– Как что? Несет вахту.
– А почему она вахтер?
– Профессий сейчас, знаешь, не много. Особенно важных.
– Сколько?
– Ну ты даешь! Я что тебе, математик?
– Но все-таки.
– Ну, хорошо. – Отец убрал со стола тарелки и принялся наливать в чашки чай. – Их восемь. Военный, полицейский, следователь, охранник, вахтер и сек… секьюрити.
– Шесть.
– Чего «шесть»? – Смирнов-старший почесал бритое темя.
– Я насчитал шесть профессий.
– Я округлил, – нашелся отец.
– А воспитатель в детском саду и учитель, а дворник? – Сережа насупился.
– Это не профессии, так – ремесло, чтобы выжить.
– Что такое «ремесло»?
– Типа промысел. – Смирнов-старший посмотрел на часы и решил положить конец беседе, потому что подбирать правильные для маленького ребенка слова стало трудно, например, отец с трудом удержался, чтобы вместо «промысла» не использовать более подходящее слово «терпила». – Одевайся.
Сережа стянул с вешалки на пол пятнистый водонепроницаемый комбинезон и принялся натягивать его прямо на колготки цвета грушевого джема.
Внимательный папа сразу заметил ошибку:
– Ну что, опять две ноги в одну штанину засунул?
– Ага, – согласился сын.
– Сережа, я говорил тебе, что нас в учебке за такую провинность отправляли в наряд на хоздвор свинарники чистить?
– Говорил, – прокряхтел сын, выпутываясь из комбеза. – Хочу посмотреть на свинок.
– Не получится. Хоздвор наряду с пищеблоком находится в списке секретных объектов. Зная солдатский рацион и поголовье свиней, можно рассчитать численность комсостава и их семей, до тещи включительно. Понял?
– Нет, – замотал головой Сережа.
«Это хорошо. Некоторые вещи лучше не знать совсем», – подумал Смирнов-отец.
– Папа, я не хочу надевать эти вещи.
Сережа справился с комбинезоном, но от напряжения вспотел, и ему было неприятно ощущать липкий горячий пот на спине.
– Особенно сапоги, – добавил он, не дождавшись ответа. – Они очень тяжелые.
– Это не сапоги, сынок, это берцы. Ты мой сын, и ты должен носить то, что и я, а я ношу берцы и камуфляж.
– Почему?
– Потому что камуфляж в лесу укрывает, а в городе – предупреждает.
– Кого?
– Людей.
– О чем?
– О том, что со мной лучше не связываться. – Смирнов-старший всегда чувствовал себя неуютно в общении с сыном, когда жена Люда была на дежурстве. Он затянул портупею и вложил в кобуру именной газовый пистолет. – Так что обувайся и терпи. Я вот терплю.
– Почему?
– Чтобы работы не лишиться.
– А ты кто?
– Я охранник.
– А я думал – секьюрити.
– Секьюрити ходят в костюмах. Они и охраняют костюмы. Я же хожу в камуфляже. – А что ты охраняешь?
– Шлагбаум. – Это слово отец произнес с особой гордостью.
– А что это?
– Шлагбаум – это делитель. Людей сейчас очень много, больше, чем нужно.
– Нужно для чего?
– Для дела. Для счастья. Для общего блага. Но главное – они беспорядочны. Шлагбаум – это такая штука, которая упорядочивает людей. Отделяет. Важное от второстепенного. Нужное от ненужного. Как сельхозкомбайн. Бери выше. В каком-то смысле шлагбаум – это механический бог. Ты веришь в бога, Сережа?
– Не знаю.
– Вот и я не знал, а точнее, не верил, пока не увидел, как шлагбаум функционирует. Это словами не описать, надо видеть, – объяснил Смирнов-старший, взъерошив короткопалой, заросшей рыжим мхом пятерней пшеничные волосы сына. – Давай полезай в машину.
Когда оба оказались внутри шестиколесного «Ура-Патриота», сын задал очередной вопрос:
– Па, а почему ты охранник?
Мотор завелся не сразу, дав Смирнову-старшему время подумать.
– Это одна из самых древних профессий, – ответил отец; если разговор заходил о работе старший Смирнов воодушевлялся, к изумлению слушателей обнаруживая емкий, компактный словарный запас. – Когда на земле появились люди – миллион лет назад – они были дикие, ходили почти без одежды, говорить толком между собой не умели, вот и возникла потребность друг от друга их охранять. А если посмотреть шире, то все, что ты видишь вокруг: машины, телеграфные столбы, лопух на обочине, – все нуждается в охранении. Каждой вещи, тем более человеку положено быть в строго определенном, специально отведенном для него месте. Иначе все перемешивается, и наступает бардак.
– Значит, и шлагбаумы всегда были?
Смирнов-старший объехал дыру в покрытии шоссе и с гордостью подумал, что отдаст сына в следователи.
– Всегда, Сережа, всегда. Поначалу делали их из дерева и поднимали руками. Теперь – из железа, а поднимают их умные механизмы.
– А кто опускает?
– Я.
– Значит, пап, ты важнее президента?
– Ну скажешь тоже, – Смирнов-старший обрадовался и испугался одновременно. – В общем-то, да, но никому больше не говори так, запомнил?
– Запомнил.
– Этого недостаточно. Зуб давай.
– Прямо сейчас?
– Да нет. Это так говорят. Потом. Если проболтаешься, я тебе его выбью.
Сережа прикрыл рукой челюсть.
– Да ты не переживай, – отец хлопнул его по плечу. – У тебя зубы еще молочные – на их месте новые вырастут. И ты тоже станешь охранником, когда вырастешь.
– А я не хочу.
– А кто тебя будет спрашивать?
«Ура-Патриот» миновал знак с перечеркнутым словами «Жилмасс Годзиллово» и вышли на прямую дорогу, ведущую в город.
– А что такое «Годзиллово? – спросил сын.
– Наш элитный жилой массив.
– А что такое «Годзиллово», что такое «элитный» и что «жилмассив»?
– Ну ты, блин, много знать хочешь, – ударил по рулю Смирнов-старший. – Один вопрос – один ответ, это еще понятно. Но если три зараз, тут нужно к мамке.
– Не знаешь, пап. С тебя, значит, саечка, – широко улыбнулся Сережа. – А я вот знаю.
– Чего ты знаешь? Чего? Про мамку, что ли? – занервничал старший.
– Да нет. Про грибы. Поселок «Жилмасс Годзиллово» назвали из-за грибов. Богатый наш край грибами. Всю родину кормит.
В самом деле. По обе стороны грунтовой дороги росли гигантские подберезовики. Их гигантские шляпки раскачивались над тремя элитными корпусами, поднимаясь много выше самых высоких берез.
– А когда они появились, ты знаешь? – хитро прищурился Смирнов-старший – вот, наконец, и он смог задать свой вопрос.
– Не-а…
– Так и знал, что не знаешь… А я тебе расскажу, – отец вырулил на дорогу, ведущую в город. – Когда-то, когда тебя еще не было в планах, здесь размещались угодья патриарха: дворец, дворня, свечной заводик, ульи. Ходить тут не разрешали. В муравейниках прятались снайперы. Особисты сидели на соснах, как дятлы. Но шесть лет назад на ближайшей железнодорожной станции цистерна немецкая протекла. Тогда все и началось: железную дорогу закрыли, дворец по кирпичикам разобрали и увезли на новое место, свечной завод сдали в аренду, ульи сожгли. А на освободившейся территории наш жилой комплекс начали строить. И тут грибы как пошли! Одни говорят, на цистерне череп с костями был нарисован. Я знаю, конечно, немчура нам всегда гадости пыталась устроить, но в этот раз, думаю, все дело в месте. Место намоленное. Недавно следователь Степанов видел пчелу размером с боевой вертолет…
Сережа спрятал глаза за ладонями.
– Ну ты чего, брат, пчелы испугался, что ли? Ты о хорошем думай. О том, сколько с нее меду будет.
– Да нет, – уточнил Сережа. – Не нравится мне, что Степанов часто к мамке заходит, когда ты на дежурстве, все зовет за Третье кольцо Малый театр показать…
Смирнов-старший ничего не ответил, но крепко, до хруста в пальцах сжал руль.
Какое-то время они ехали молча. Каждый был готов разрыдаться. И старший Смирнов не выдержал:
– Ну все! Или ты вопросы свои почемучестые задаешь, или мы едем домой.
– Хорошо, – кивнул Сережа. – Пап, а как ты понимаешь, кому открывать шлагбаум, а кому нельзя?
– Это просто, – Смирнов-старший облегченно вздохнул. – Через шлагбаум разрешается проезжать двум категориям лиц. У одних есть спецпропуска. У других двести рублей. Лучше без сдачи.
– А остальным?
– А остальным нельзя.
– Прямо всем, всем и всем?
Старший Смирнов задумался, говорить ли сыну всю правду. И решил промолчать о том, о чем ребенку было знать еще рано: он всегда поднимал шлагбаум, если в щель между ветровиком и тонированным стеклом просовывалось дуло короткоствольного автомата.
– Пап, а у тебя пропуск или ты платишь?
– У меня пропуск до шестого кольца, – сказал Смирнов-старший с нескрываемой гордостью. – Я ж работаю на шестом.
– А если тебе надо дальше в город поехать, то едешь за двести рублей?
– Нет, – отец нахмурился. – Дальше не еду.
– Почему?
– А зачем мне туда? – снова соврал Смирнов-старший: за пятое кольцо его уже не пускали. Не было допуска.
«Почему у меня нет допуска? – подумал он. – Я, может, в Малый театр хочу, в буфет?»
И в тот же момент ему сделалось душно и потемнело в глазах, словно грозовая туча опустилась на его бритую голову.
– Па, а как называется тот человек, который работает на пятом кольце? – не унимался Сережа.
– Тоже охранник.
– Охранник охраняет шлагбаум от другого охранника?
– Что-то ты сегодня задаешь очень много вопросов. Поехали лучше назад. Корзины возьмем, бензопилу – и за грибами. Давно мы супа не ели грибного, что скажешь, Сережа?
– Давно.
Следующую ночь Смирнов-старший не сомкнул глаз. Вероятно, впервые в жизни он мучился. Старшему охраннику Смирнову не давали покоя вопросы пятилетнего сына Сережи… Его сын, сын его жены вдруг стал задавать вопросы, и не какие попало, а именно те, которыми никогда не задавался старший Смирнов. Никогда… сколько он себя помнил. А помнил он себя хорошо. Смирнов-старший всегда был одинаков. Он всегда был высок, длиннорук и брит наголо. Всегда носил синие рубашки с короткими рукавами, черные штаны и крепкие берцы. И будучи несовершеннолетним дружинником, и ефрейтором в армии, и теперь вот в охране. И никогда в его голове не крутилось вопросов. Нет, ну какие-то определенно влезали в черепную коробку. Например, к жене: Люда, когда суп готов будет? Или же по работе: мужик, включи голову, ты какой стороной купюру в банкнотоприемник суешь? А теперь они кружили над ним, как рой насекомых над абажуром или как стая ворон из народной песни…
Смирнов-старший чувствовал острую непреодолимую потребность поделиться ими хоть с кем-то. Но с кем попало делиться было нельзя. Он вглядывался в зеленые и глубокие, словно омуты, глаза Люды, в прозрачные зрачки сменщика Иванова, он пытался поймать и зафиксировать на себе вечно бегающий взгляд следователя Степанова и понимал, что среди жителей элитного жилого массива «Годзиллово» он не может доверять никому. Оставался прямой начальник. Это был рискованный ход: чтобы ты ни сказал, ты не мог возвыситься до его уровня и стать его другом, но зато мог быть растерт в порошок и развеян с вертолета, похожего на большую пчелу.
Так случилось, что начальник Михаил Георгиевич Свиридов, по прозвищу «Танк», нашел его сам. Разговор состоялся в тесном кабинете, заставленном коробками с тушняком, водкой и увешанном зимним обмундированием, – в кабинете, похожем на общевойсковую каптерку.
– Хорошо тут у вас, Георгич, – заходя внутрь, произнес Смирнов-старший. – К войне готовитесь?
– Война никогда не заканчивалась, сынок, – хмуро ответил Танк.
– Зачем вызывали?
– Мы готовимся к прямой линии с президентом. Нужен один человек от подразделения. Не обосрешься? Справишься?
– Никак нет, – Смирнов понял, что настал его час.
– Ты садись – разговор будет важный.
Смирнов сел на ящик с тушенкой, на острый засаленный край – свободного места вокруг больше не было.
– Георгич, я как чувствовал важность момента, даже набросал пул вопросов.
– Че за пул? Зачем пул? Это не бильярд. Один вопрос от имени всего подразделения. Он с охраной ни разу в жизни не разговаривал и, помяни мое слово, больше не будет.
– Но у меня эти вопросы один с другим увязаны. Ответ на один ничего не решит.
– А ты чего решать-то собрался?
– Вопросы.
– Ты это серьезно? Без нас есть кому решать. Твое дело открыть и закрыть шлагбаум.
– Георгич, здесь вопросы глобальные. Шлагбаум жизненного масштаба. Понимаешь?
– С трудом.
– Понимаешь, у меня один вопрос за другой зацепляется, как товарный состав. Потому если один вагон под откос, то и весь состав под откос.
– Ну давай, начинай, – Свиридов на всякий случай проверил наличие электрошокера в заднем кармане.
Чтобы показаться умнее, Смирнов-старший подпер подбородок кистью и спросил:
– Почему после того, как немецкая цистерна дала течь, землю эту, промоченную немецкой заразой, дали под стройку? И нам там квартиры выделили за ипотеку. А святой угодник сразу уехал. Почему мы живем там наравне с грибами без какого-либо намека на малый театр, не говоря о большом? У нас есть развлекательный центр с искусственным катком на десять персон и гамбургерами с грибами, от которых у меня пучит живот и жена выгоняет меня с постели на крышу. У нас кинотеатр, в котором показывают американские блокбастеры и американские сиськи, в то время как сисек своей жены я годами не вижу. А тут еще сын спрашивает меня, почему я обычный охранник, а не секьюрити, и почему меня не пускают за пятое кольцо, а мою жену со следователем Степановым пропускают и дальше… Георгич… как я это все сыну объясню, если я сам не знаю? Георгич…
– Хватит! – Свиридов еще раз проверил электрошокер и медленно произнес: – Ты можешь не верить, но у меня нет ответов. Даже для себя самого. И у президента нет. Иначе бы мы все жили совсем по-другому. Я не знаю, зачем я терплю все это, но я терплю. А когда не смогу терпеть – пущу себе пулю в лоб. У тебя есть пистолет, Смирнов?
– Газовый именной.
– Ну это для газовщиков. Будь у тебя пистолет, я посоветовал бы застрелиться. А нет пистолета – живи. Сам в свое время помрешь, если политики не помогут ускорить процесс. В общем, живи, найди работу полезную.
– Типа чего?
– Сантехника, например. Это ведь то же самое, что и шлагбаум, только он не мешает, а помогает. Надо ведь кому-то регулировать говноток, чтоб он не накрыл нас, как когда-то Везувий. Мы же не просто в землю, в реки, в озера срем, мы же постоянно срем друг другу в душу.
– Дык, чего, мне это у президента спросить? – уточнил Смирнов-старший.
– У него-то как раз бесполезно, – скривился Свиридов. – Ты у себя спроси. Спросишь?
– Спрошу.
– Ну теперь давай выпьем, – Георгич убрал руку с шокера. – Представляешь, я уже неделю не пил.
Виталий Щигельский