Игорь Фунт | Под августовским знаком дня Успения Богородицы
Записки вятского лоха. Август, 2017
Подорожная, или Философия небылиц
Начнём с пары исторических примеров, покрытых вековыми мифами. Насчёт инвариантности происхождения традиции смертных грамот.
Вера в бессмертие души берёт своё начало с истоков человечества. Так, возраст мегалитов Южной Англии относится к бронзовому веку. Эти пятиметровые продолговатые неотёсанные камни, поставленные вертикально, – служили памятными стелами или, по-простому: идолами.
Мистику тех огромных камней возвели в культ античные кельтские прорицатели и жрецы – друиды. Населявшие территорию современной Бретани. Монументальные менгиры, дольмены, по философии друидов, напутствовали отнюдь не мёртвых, но живых! Что стало предтечей всевозможных сказок, мифов, легенд о потустороннем: в изложении заинтересованных, в общем-то, в интерпретации сказаний жрецов.
В свою очередь, мистическое учение религиозной секты в Древней Греции и Фракии, получившее распространение в VI в. до н. э., пошло дальше друидов.
Представители сей оккультной школы – орфики – создали уже целый погребальный культ с многочисленными к тому атрибутами. В том числе пластинками или таблицами, изготовленными из природного соединения золота и серебра. Тексты, насечённые на них, содержали напутствия умершим душам в их бесконечных загробных странствиях. Являясь предтечей как небылиц, так и основательных философских воззрений от Платона до Плотина и далее.
По верованиям орфиков, душа человека не что иное, как проводник памяти о подлинной её родине – кругах Бога. Куда заблудшая душа возвращается, пройдя собственный круг порочной жизни. Поэтому «забвение будущего» – не только утрата связей с реальным Иным, но и потеря веры в нереальность сущностного совершенства. В совершенство бытия, так сказать.
Упомянутый античный философ Плотин трактовал орфические представления о душе как неспособность памяти хранить впечатления. Принимая взгляд на память некоей духовной проекцией. Точнее, потенцией – психической силой. Где восприятие и воспоминания души, стоящей на грани двух разнонаправленных миров, непреложно относятся к обеим этим сферам.
Вспоминая о предметах умственного мира, душа как бы сама становится ими. Переходя из потенции – в активное состояние. Воспоминание о том мире – есть рост энергии души, говорил Плотин, неоплатоновский апологет.
В православной традиции атрибутом отпевания, разрешительной молитвой о даровании усопшему прощения от Господа всех открытых духовнику(!) прегрешений, стало Подорожие. Это был кусок холста или лист бумаги со словами молитвы.
Разрешительная молитва сворачивалась в свиток и вкладывалась в правую руку усопшего, реже возлагалась на лоб. Реже оттого, что на лоб обычно клали Венец – специальную ленту с напечатанной молитвой либо с изображением святых.
Народ, в принципе, не особо тонко разбираясь в церковных канонах, нарёк обряд Подорожия «подорожной». Сродни названию песни. Ошибочно считая её пропуском на тот свет. Хотя по канону то была молитва именно об усопшем. Была заупокойным богослужением о всемилостивом прощении: потому как неочищенным, не осветлённым Туда не пускают.
Богослужение ещё именовалось «венчиком». Венец, последняя черта, остановка… перед путешествием в Вечность. Исход.
Русские сказители и тут отличились…
В XIII веке под разрешительной молитвой понималась Напутственная грамота. Так, при погребении тела благоверного князя Александра Невского в Рождественском монастыре во Владимире произошло чудо из чудес! Было явлено Богом «чудо дивно и памяти достойно», – писано в летописи.
Эконом Севастьян и митрополит Кирилл хотели разжать правую руку князя, дабы вложить в неё напутственную грамоту. Не смогли. Попробовали ещё раз. Не даётся князь, упорствует. Отцы обратились шёпотом друг к другу, дескать, не позвать ли на тризну конюха Митрофана в помощь – силищи-то у того не отнять. Как в сей же миг святой князь, словно живой, поднялся сам! Простёр руку и взял грамоту из рук митрополита.
…И лёг обратно в гроб. Хотя был мёртв, и тело его было привезено из Городца в зимнее время.
Что и пришлось прилежно зафиксировать в исторических анналах Древней Руси. Писарям естественно. Под диктовку конечно. Под диктовку.
«В греческом зале, в греческом зале…»
Медведеву, конечно, бессмысленно появляться где-либо принародно на сцене. По какому бы то ни было праздничному, гуманитарному, семейному ли, не суть, случаю.
Помните, одно время в СССР долго держалась райкинская присказка-поговорка «В греческом зале, в греческом зале…» Но Райкин – гений. Он создал ещё сотни образов, телевизионных мемов, которые сонмами ходили за ним попятам.
Медведев же, увы, ляпнув раз бабушкам в Крыму непристойность про «денег нет, но вы держитесь», навек вписал себя в пантеон если не государственных клоунов (там место занято), то уж государственных прихвостней «лишь бы ляпнуть, а там держитесь» – точно.
Так и в Муроме, на июльском празднике Семьи, Любви и Верности (08.07.2017), дне Петра и Февронии, Медведев с супругой вышел на сцену и начал что-то там канцелярски говорить про непреходящие ценности. А люди под сценой стоят и думают типа чем же, интересно, он закончит свою ханжескую речь всероссийского ментора-семьянина: «Крепкого вам здоровья» или «Держитесь там!», «Денег нет, но семья важнее», «Приезжайте ко мне на виноградник», «В Италии хорошая погода», «Вступайте в кооператив “Озеро”», «Когда всё имущество на друзьях, то можно и не разводиться»?!
Нет, увы, он сказал то, что и должен был сказать премьер великого государства Российского: «Мне очень приятно видеть всех вас, потому что вы и есть наша семья!» – А что, кто-то сомневался?
Как быстро и качественно найти работу
В связи с ухудшением материального положения побегал-поискал себе какую-нить оффлайн деятельность.
Написал в наш «пед» – что-то навроде факультатива по журналистике: типа зелёной лампы, красного фонаря, не суть. В музучилище, музшколу сунулся – начинал-то я именно с детишек. В местный ДК заглянул – может, ВИА какое-нибудь замастырить под названием «Земля и люди».
Везде сокращения, сокращения, сокращения… Слияние вузов – преподов вон! В глобальном отсутствии бюджета – лучше один педагог на 4 ставки, чем четверо по одной! В учреждениях культуры остались ну совсем уж столбовые программы, без которых и культуры-то бы собственно не было. Это танцы, театр, где-то осколки хора.
Шевелятся лишь отраслевые учреждения, заводские, газпромовские, РЖД-шные. Немного дышит молодёжная политика – как-никак выборы на носу. Учреждения же, что на якобы дотации, – без привязки к чему-то мощному, – находятся в убогом мёртвом состоянии. Какая там самоокупаемость курам на смех. Тут же вспомнились разнообразие советских досуговых площадок: всевозможные клубы, клубики почти в каждом парке, дворе (молчу про запрещённые качалки, секции каратэ), бесплатные спортшколы, дома пионеров, кожаный мяч, в конце концов. Э-эх, да…
В общем, работу я нашёл – и довольно быстро.
На окраине города, в полуподвальном зале будто из 90-х, инструктором по рукопашному бою. Безо всяких оформлений по КЗоТу.
Волошин
Незадолго до смерти Максимилиан Александрович как-то вдруг спросил дежурившую у его постели Лидочку (Лидия Аренс, – авт.): «Скажи, Лида, на какую букву легче дышать?». Дежурным запрещалось с ним разговаривать, и Лидочка, удивленная вопросом, ответила: «Не знаю».
Прошло, наверное, около получаса, когда Волошин сказал: «На букву И». – Девушка не поняла, о чём речь. Потом только сообразила, что он передышал на весь алфавит, – сделав однозначный вывод: на «И» дышится легче.
Колено
Повредил колено. Ввиду тренировок ли, уличного футбола, пьяной драки, не суть.
Колено выстрелило невыносимой болью, практической невозможностью передвигаться, ходить, ползать, ездить, стоять, лежать. Болит-ноет, болит-стреляет.
Тут собственно интересна реакция окружающих, друзей, товарищей. Приведу несколько примеров. В контексте некоего соцопроса по поводу лечения внезапно заболевшего сустава.
Итак, знакомый профессиональный бодибилдер:
– Надо купить столько-то грамм какого-то обалденного питания (за доллары естественно). Пить его месяц. Потом отдохнуть 2 недели. Потом опять купить его, месяц пить, и всё. Как рукой снимет. – Вместе с долларами…
Собутыльник:
– Резко присядь! Чтобы выбило нафиг все болячки. Резко встань, и амба. Пошли бухать. Ничего уже не болит. – Впрочем, ежели всё время пить, то и болеть ничего никогда не будет.
Добрый товарищ:
– Да, у меня такое было. Дело швах. Это диагноз. Единственно, что может помочь, это если каждое утро пи́сать на колено собственной мочой.
Братан-велосипедист:
– Да, у меня такое было. Дело швах. Это артроз. Это амба. Причём амба на всю жись. Спасут только Кисловодск, минводы, грязь. Хотя не факт.
Травмпункт:
– Рентген ничего не показал, но это ни о чём не говорит. Тема серьёзная. Продолжайте мазать, чем вы там мажете. И welcome на дополнительное платное обследование, вот вам направление и визитка. До свидания!
Бабульки на лавке:
– Это шпоры!!
Друг-спецназовец в отставке:
– Здесь поможет только барсучья струя. Только она! У меня остался бутылёк, достал по блату. 700 рублей, уж не обессудь. Жизнь стоит дороже, поверь старому солдату.
И только грустный опытный тренер по «железу» сказал: «Выздоравливай!» – И больше ничего.
Под знаком Богородицы
1327 г. В Тверь едет свирепый ханский посол Шевкал, или Щелкан Дуденевич, двоюродный брат Узбека, хана Улуса Джучи – Золотой Орды (с 1313 года).
До сих пор татарское владычество над Русью происходило издалека. Судя по всему, татары задумали иное…
Царевичи и князья, те, что из предателей и воздыхателей по трону, стали подленько шептать-нашёптывать хану, что для полного завоевания русской земли необходимо совсем истребить и тверского, и всех русских князей. Причём именно Щелкан вызвался на это дело: «Если повелишь мне, – просит он Узбек-хана, – я пойду на Русь и разорю христианство, князей их изобью, а княжьих детей к тебе приведу!»
Зайдя в Тверь, Щелкан действительно изгнал великого князя Александра с отцовского двора и нагло поселился в нём со свитой. Александр ретировался с позором.
Вскоре начались обидки – с обеих сторон. За ними – грабежи, поругания, насилия, в основном от татарвы. Жители возмутились, вскипели, стали жаловаться князю. Но Александр не в силах помочь – велел терпеть: находился под ханской подпиской, как говорится. Под присягой. (В Западной Европе это называлось церемонией оммажа.) Но не тут-то было…
Простой люд – тверечи – только искали удобного случая, чтобы избавиться от ненавистной татарвы.
Щелкан, в свою очередь, тоже ожидал всенародного скопления, дабы разом истребить православное тверское христианство.
И такой момент настал.
Однажды, в день Успения Богородицы (28 августа) дьякон Дюдько повёл ранним утром молодую здоровую кобылу на водопой. Увидя хорошую лошадь, татары тут же кинулись её отнимать. Это и послужило знаком, толчком к кровопролитнейшему побоищу с обеих сторон.
Бились весь день. Причём князь Александр, благородно предупредив Щелкана о восстании, как того требовала татарская «подписка», сам же и ринулся на ворога в первых рядах. Как же это ментально по-русски! – восклицаю я, вспоминая все эти наши многовековые уступки, уступки, уступки… И затем их чудовищную, неимоверно жестокую, – в плане потерянных человеческих жизней, – реабилитацию. Но отвлеклись…
К ночи Александр одолел Шевкала.
По итогу, ханского посла сожгли страшным огнём в отнятом княжеском дворце – со всеми татарами в придачу. Тут же – под горячую руку – побили и посекли, потопили и покидали в костры Ордынских купцов – гостей Шевкала, вообще не участвовавших в побоище: то есть непричастных. Это было неразумно…
Тверечи истребили и доконали всех татар, не оставив даже вестника. Чтобы рассказать Орде о случившемся: как-то оправдаться перед Узбеком, дескать, перегнул Шевкал палку, вот и получил по заслугам.
Услышав об этом погроме, Узбек не на шутку рассвирепел и… «положил пусту всю Русскую землю»: полностью опустошил все тверские города. Хотел было идти дальше: на Новгород. Но тот откупился огромными деньгами и колоссальным множеством даров.
Гудрон
Пока никого нету, выхватил из холодильника кусок свежекупленного сыру. Отрезал так мягонько, чтобы ещё другим досталось. Постругал кусочками, взял соли и… сижу жую. Вспоминаю, как в детстве гудрон фигачили. Тоже было очень вкусно. Как и сейчас впрочем. Жуётся-поскрипывает, конечно, – но лучше, чем гудрон, скажу я вам. Если побольше соли – то и вкус как бы появляется. М-м-м… «Санкционное» счастье.
Политинформация
В детстве, в секции бокса, каждая понедельничная тренировка начиналась, как и все тренировки в СССР, с политинформации.
Однажды, во время такой политинформации, тренер спрашивает одного шустрого паренька по прозвищу Колька-цыган:
– А скажи, Николай, кто у нас является министром иностранных дел?
Колька встал, перекинул из руки в руку кругляшок кистевого эспандера, и с умным видом начал отвечать:
– Министр иностранных э-э-э…
– Дел, – подсказал тренер.
– Дел, – подтвердил Колька, – у нас э-э-э, у нас… в стране.
– Кто? – спросил тренер.
– Министр иностранных дел у нас э-э-э, э-э-э… в стране-е-е.
– Андрей, – подсказал тренер.
– Андрей, – повторил Колька.
– Кто.
– Андрей, – повторил Колька.
– Андреевич, – подсказал тренер.
– Андреевич, – повторил Колька.
– Кто.
– Андреевич, – повторил Колька.
– Кто.
– Андреев!! – с искренним восторгом догадался сметливый пацан, весело заржав. С усиленной энергией начав сжимать эспандер.
Группа загоготала ещё громче, так и не расслышав настоящую фамилию министра Громыко, которую сказал тренер, в сердцах плюнув через левое плечо из-за неуча-цыгана. Подав свисток к началу занятия.
Прошли годы… Десятилетия. Эпоха.
Наш тренер трагически скончался в полной нужде и одиночестве, неприкаянный, жутко болевший. Когда умер – никто не знает, ведь все занимались, когда выросли, своими делами. Забыв наставника. Да и страна, ради которой кое-кто из нас добился немалых спортивных успехов, не больно-то помнила о своих «бронзовых», «серебряных», «золотых» бойцах.
Жизнь повернулась таким образом, что спортсменов постигла в новой России незавидная участь. Многие канули в лету, сложив головы за чью-то безопасность, чьи-то амбиции, деньги, славу. О чём это я…
Ах да, кстати. Колька-цыган, оплошавший тогда в политучёбе, стал, как там у них называется: цыганским бароном. Что-то типа царя-батюшки в целом цыганском пригороде, огороженном нехилым бетонным забором. Куда не больно-то любит наведываться полиция: свои законы, правила, устои. Свой монастырь, в общем.
Уверен, что и о нынешнем министре иностранных дел Колька-цыган слухом не слыхивал. А зачем они ему все нужны, прихвостни?
Сон разума
До того доредактировался, что в каком-то сумасшествии, думая о насущном, случайно отредактировал, убрал многочисленные тавтологии и фактурные повторы (чем грешит критика 19 – нач. 20 вв., да и позже тоже), стилистически поправил приличное количество цитат из довольно-таки объёмного текста. Источники коего уже сданы в библиотеку.
Идти туда неохота. Перепроверять же правленые мною цитаты тоже никто не будет.
И ежели когда-нибудь кто-либо – в будущем – процитирует моё перецитированное, так же от неохоты плюнув и не перепроверив. То, не исключено, какой-то пласт литературной мысли может сдвинуться с места и направиться в другую сторону.
А в ещё более далёкой перспективе, к примеру, это повлияет на смену существующего к тому моменту строя. Что, в общем-то, может пойти последнему на пользу, почему нет. А если во вред?!
Сумасшествие, порождённое сумасшествием, пошедшее во вред: только не это! А если всё-таки на пользу? Что, шиллеровские аллюзии Флобера, – когда одни чудища рожают, другие совокупляются, третьи одним глотком пожирают друг друга, – куда пошли: во вред или на пользу? Мопассан и Гюисманс – польза либо вред?
«…Да и ты, брат, не Золя», –
сказал себе, зевая, – я.
Игорь Фунт