КОРОБ МЫСЛЕЙ

КОРОБ МЫСЛЕЙ

Алексей Филимонов

Алексей Филимонов — поэт, литературовед и переводчик. Родился в 1965 году в Электростали Московской области, окончил факультет журналистики МГУ и Высшие литературные курсы при Литинституте им. Горького. Автор книг лирики «Ночное слово» (СПб, 1999) и двуязычных книг «Сиреневая гроза» и книги переводов Вл. Стоянова «Глоток жизни» (Болгария, 2012). Основатель литературно-философского направления «вневизм». Член союза писателей России и Французского набоковского общества.



КОРОБ МЫСЛЕЙ

Гляжу в мерцание колодца -
там лики тех, кто до меня
вот так же черпал блики солнца
в поклоне поясном, моля

не забирать души до срока
в проточный терем тишины, -
и нёбо остужают током
глотки калёной глубины.

Под крестовину коромысла
немая смотрит высота,
и капли падают без смысла
во прах, где пот и кровь Христа.


* * *

Свисают с неба нервные узлы,
похожие на сети и канаты.
Матросы мы, беспомощны и злы,
крушенье потерпевшего фрегата.

Неважно, что Эреб пронзает шпиль,
порой сияя золотой иглою.
Мы на забвенье здесь обречены ль,
иль выйдем из отверженных - в герои?

Земля, земля! Но невский полукруг
за кромку не пускает в укоризне.
И капитан лелеет свой недуг:
растаять в облаках, в немой отчизне.

На сферы лапы наложили львы -
так стерегут всеведенье Дракона,
вбирающего души вдоль Невы,
чуть проступая в дрёме полузвона...


ВЗЛЁТНОЕ

В огромном аэропорту
тот воздух кажется звенящим,
тебя отправят на звезду
иль в лабиринты к вечно спящим.

Отдай багаж, пройди рентген,
и тень твоя в скорлупке неба
доставит в беспредельность ген
перекрещённого Эреба.

Когда волненье потечёт
струёй из двигателя бездны,
то узришь - Сон тебя влечёт,
седеющий, но неизвестный.

Где лайнер - демон пустоты,
на запасном аэродроме
пусть переждёт, пока мосты
возводит молния на троне,

и гневно ищет в высоте
аэроплан полубезумья,
кренящийся к своей мечте -
луне, багровой в полнолунье.

Пройди к пилотам забытья -
там облаков пернатых стая
насквозь летит, в ничто маня,
штурвал когтями задевая.


БЛОК И НЕЧТО

Ничто не изменилось, с тех пор как умер звук.
Зинаида Гиппиус

Ничто не изменилось с тех пор, как умер Блок.
Лишь Бог перевернулся во сне на левый бок.

И демоны возмездья, седое вороша,
сменили злые маски на добрые, кружа.

Кругом всё те же рожи и хари наяву,
и я устав от дрожи, блюстителя зову.

В небесном оперенье - я, жалобщик, пред ним,
но в странном озаренье растаял херувим...

И только блеск канала на ртутной грязи и
в аптеку зазывалы - сквозные фонари.

Да сцена Мариинки - вся здесь, а не внутри,
и тают в снежном свитке свидетели зари.

Душа его невинна, неведом нам маршрут
беспамятных и длинных, спасительных минут -

от раны безучастья, от клёкота страниц.
Да будет вечной птицей душа среди зарниц.


МЕЛОСНЕЖНОЕ

Сюда идут за оболочкой
и возвращаются порой
утратив образ между строчек,
кто - в дрёме, кто-то - над Невой.

Порой метафора всезряча,
а иногда провидит склеп,
и чем бледней и небогаче,
тем слаще чёрствый её хлеб.

А в чаще снов - уподобленья
преумножают зеркала
и сводят в ад стихотворенья
полёта райские крыла.

Все начинается по новой,
кипит сосновая смола -
то слёзы музыки лиловой,
что бездне на сердце легла.

*Авторский неологизм из слов мелос и снежность.


* * *

Чёрной бабочки мгновенье -
рана на снегу пустом.
Что сие? Стихотворенье
о мерцании в былом.

Это полулист, однажды
вырванный из бытия.
Задыхается от жажды
на снегах мечта моя.

И душа, за ней слетая
на бескровные поля,
пыль алмазную вбирая,
бабочкина - не твоя.


РОСЬ И Я

Кораллы - королеве
от краденой зимы,
кристаллы - иве-Еве,
а за сияньем - мы.

На срезе дня и ночи
и амальгамах снов
прозрачна рось хохочет
и рыскает с азов.

Ноль на часах повсюду,
отселе - и отвне;
бессонность раздобуду
за звёздами - на дне.


* * *

Иней иньий,
сон-стекольщик,
снег отныне
разговорчив.

- Как мороз?
- Крепчает малость.
Лилии не вечны.
- Жалость.

Тонкий абрис
предзакатных
в льду седом
цветов невнятных.


* * *

Смерть неприметна в городе большом:
уж нет венков, оркестра, катафалка,
лишь судорожно вздрогнет над вином
из полудрёмы старая цыганка.

И кто-то рядом молвил: отошёл.
А некто шепчет: нет, поднялся в бездну.
Зима из манны ткёт венчальный шёлк
для прикасающегося к созвездьям.

Нет лап еловых - только фонари
бессонными свечами ждут вчерашних,
и у подъезда сны-поводыри
тревожат души мирных и уставших.

...Они ли простирают вечный свет,
вдруг ослепляя сквозь века, нежданны?
И веки неразгаданных планет
ресницами плывут к покровам тайны.


* * *

В обоях притаившиеся сны
уже плетут узоры зазеркалья,
и тьма, по потолку небес стекая,
заполнит комнату, где снами будем мы.

Фонарь-паук пронзает полусуть,
в углу двойник тоскует этажерки,
где книги - безучастья водомерки,
пока их не раскроет кто-нибудь.

Спать иль не спать? Ответит тишина,
за шторою - алмазные созвездья
трехмерным стеклорезом милосердья
кроят кристалл невиданного сна.


ЗВЕЗДА И БАБОЧКА

Я мыслил - это наважденье,
когда в сачок поймал звезду,
и вместо бабочки виденье,
в моём дрожащее саду.

Как сорвалась она над крышей,
летела в бездне столько лет?..
И от капустницы я слышу
передаваемый привет.

Ушла сквозь сетку в невесомость,
и нет светильника сильней,
и крыльев чистоты огромность
несёт меня сквозь сумрак дней.