ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА

ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА

ОТ СОСТАВИТЕЛЯ
Сергей Криворотов по профессии врач-кардиолог. Живет и работает в городе Астрахань.
Публиковался в сборнике «Фантастика-86» (Москва, изд-во «Молодая гвардия»), в журналах и еженедельниках «Работница», «Техника-молодёжи», «Полдень. ХХI век», «Южная звезда», «Мир фантастики», «Знание-сила. Фантастика», «Литературный Башкортостан», «Вселенная. Пространство. Время» (Киев), «Друг читача» (Киев), «Меридиан» (Германия), «Иные берега» (Финляндия), «Жемчужина» (Австралия), «Флорида» (США), в газетах «Наша Канада» (Канада), «Наша Гавань» (Новая Зеландия) и многих других российских и международных изданиях.
В 2006 году стал серебряным лауреатом Второго Международного литературного конкурса «Золотое перо Руси» в номинации «Сказка», а в 2010-м — занял второе место на литературном конкурсе на лучший короткий рассказ журнала «Нива» (Казахстан).
Семён КАМИНСКИЙ, newproza@gmail.com


Сергей Криворотов

КОНЕЦ СВЕТА ДЛЯ ДВОИХ

Рассказ

Два дня телевизор оставался выключенным. Он увлёкся читаемой книгой, а она запасала варенье на зиму. Оба получали при этом неизъяснимое удовольствие — он от знакомства с неожиданно глубокими мыслями недавно открытого автора, она от предвкушения чая с собственным домашним вареньем из айвы под тёплым светом жёлтого абажура, когда за окном заревёт воцарившаяся непогода, да и само таинство варки янтарного чуда не могло не доставлять приятной сладости. Так что впервые сногсшибательную новость они узнали от вездесущей соседки, заглянувшей к ним вечером на огонёк. Узнали и, конечно, не поверили. Не такой уж это и достоверный источник — атеросклеротическая, ещё в большей степени, чем они сами, соседка, пусть даже искренне спешащая поделиться с близкими своей ошеломляющей вестью. Да и было отчего не поверить. Судите сами: приходит такая вот бабушка, трясущийся божий одуванчик, и тревожно-изумлённо кричит с порога о предстоящем конце света в завершении следующего дня.

Они невесело посмеялись после ухода взбалмошной соседки, вопреки обыкновению отказавшейся от предложенной чашки чая со сладким рулетом свежей домашней выпечки.

Пришлось-таки им включить забытый на время ящик и послушать новости из более авторитетных уст. Увы, симпатичный ведущий с хорошей дикцией подтвердил правоту их сегодняшней незваной гостьи. Завтра их ожидало Ничто. Они прожили долгую совместную жизнь, так случилось, что бог не дал им детей, вернее, они избежали этого в юности, а позднее, когда посчитали себя подготовленными к столь ответственному шагу и материально, и духовно, зачатие оказалось невозможно по уже независимым от них причинам, не поддающихся и лечению. Взять же ребёнка со стороны они так и не решились, мало ли какая у того могла оказаться наследственность. И сумели бы они считать его своим родным, не испортил бы им этот шаг всё дальнейшее?

Словом, они остались вдвоём и всю оставшуюся не краткую жизнь прожили друг для друга и сами для себя, не беспокоясь особенно об окружающем их остальном человечестве. Маленький домик на берегу озера и безбедная старость — казалось, чего ещё не хватает в преддверие близкого конца? И вот выяснилось, конец этот наступит завтра и не только для них одних, а и для всего мира. Сколько лет они боялись казавшегося неизбежным атомного кошмара, и вот, когда ядерные химеры отступили, отошли на задний план, перестав терзать их сознание по ночам, почти полностью растаяли на горизонте, они узнали, что опасались совсем не того.

Когда оба убедились, что предупреждение не шутка, не розыгрыш, и впервые обречённо с щемящим сердцем посмотрели в глаза друг другу, то по молчаливому уговору решили встретить свой финиш достойно, без паники и суеты, вместе, как и прожили свою долгую жизнь. Им особенно не с кем оказалось прощаться, да и глупо подобное выглядело бы. После нескольких настойчивых звонков, они отключили в последний раз телефон, теперь уже навсегда, легли в их общую постель, которую так и не сменили сообразно моде или подражанию прочим на две раздельные кровати. Они думали, что не сомкнут глаз до утра, но произошло иначе.

Просто поговорили о ничего не значащих вещах, ибо с важными давно уже разобрались, вспомнили несколько умерших знакомых, виденный лет двадцать назад фильм, убедились, что их опасения забыть что-то необходимое, не исполнить напоследок нечто венчающее их существование не имеют под собой никаких оснований. Их последняя неожиданная близость в эту ночь под сенью неизбежного всеобщего конца оказалась подобна ласковой грусти осеннего солнца, когда серебряные струны паутинок уже сверкают в его золотых лучах в холодеющем воздухе, а жёлтые опавшие листья прощально шуршат под ногами. И увядшие, обоюдно изученные до мелочей тела подарили им вновь возродившуюся юную радость. Они жили достаточно долго, чтобы испытывать теперь отчаяние или страх, только усталость и признательность друг к другу за прошлое и сегодняшнее овладели ими безраздельно. Они пожелали один другому спокойной ночи нежно и кратко без старческой слезливости и высокопарных слов и после этого заснули спокойным сном без сновидений.

Утро последнего дня они провели, не нарушая заведённого распорядка: что значил скорый конец в сравнении с вечностью их совместного существования! Они неторопливо позавтракали как обычно: чай с молоком и гренки с маслом и вареньем. После чего он отправился на прогулку со столь же пожилым белым пуделем. Конечно, возраст пса не шёл ни в какое сравнение с их излётом седьмого десятка лет, но по своим собачьим меркам он был под стать владельцам. Его слезящиеся чёрные глаза давно не смотрели на мир с прежним любопытством, нос подводил то и дело, и волнующие запахи с кухни или из-под заборов уже не будоражили кровь как когда-то. Да и внешне он отличался от своих более молодых собратьев по роду. Белая шерсть выглядела полинявшей и далеко не ослепительной, несмотря на ежедневную мойку, походка потеряла былую лёгкость и резвость, но всё же он оставался пуделем до кончика носа, так и не опустившись до уподобления какой-нибудь беспородной замарашке-дворняге, да ещё верная любовь к своим добрым хозяевам не претерпела с годами никаких изменений.

Они особенно не удалялись сегодня от дома, ему безразлично было, как готовятся другие люди встретить конец света, конец этой жизни. Он не хотел никого больше видеть. Ему достаточно было знать, что его дорогая старуха, в которой он так и не перестал видеть ту молоденькую девушку, однажды и навсегда связавшую с ним свою судьбу, окажется в эти часы подле него, не покинет его раньше и не отстанет от него в последний миг.

Поэтому он поспешил назад. И впервые за сколько-то лет помог ей убраться в последний раз по дому. Она не удивилась, приняла его поступок как должное, и пёс понимающими старческими глазами с высунутым языком, некогда красным, а теперь бледно-розовым, анемичным, устало наблюдал с коврика за действиями хозяев. Голова при этом покоилась на вытянутых передних лапах, хвост не подавал признаков жизни, и только уши чутко подрагивали при малейшем постороннем шорохе — слух оставался верен ему до конца.

Они не прикасались к магическому ящику телевизора, чтобы не тратить последних драгоценных часов на суету разноцветных всполохов, не видеть, как мир этот напоследок окончательно сходит с ума от страха. Они не принадлежали уже этому сумасшедшему миру, последние связи с ним лопнули, как нити осенних паутинок, и им не хотелось уходить из него с видениями всяких жутких сцен, столь недостойных людей, и одновременно столь для них характерных.

Не торопясь, они прослушали напоследок любимые пластинки, которые некогда навевали столько разных чувств и грёз, но теперь вызывали в них лишь приятную, чуть грустную теплоту воспоминаний. Не ощутилось ни сожаления утраты, ни горечи расставания с прошлым, это они уже давно пережили, и это отмерло в них, уступив место тихому умиротворению последних часов бытия. Может, то явилось их непроизвольной защитой, ещё способным спасти их разум инстинктом самосохранения, даром долгой и не всегда спокойной жизни.

Они молча пообедали, ровно настолько, чтобы не почувствовать голода, бросая под стол самые лакомые кусочки для любимого пуделя. Но и он сегодня не проявлял обычной собачьей прожорливости. На столе появилась заветная бутылка лёгкого ароматного вина, одна из последних в их предназначенных для особо торжественных случаев припасах. Сегодня был именно такой и даже более, чем такой день, но бутылку они оставили почти наполовину недопитой. Она снова заткнула её залитой сургучом пробкой и не стала далеко убирать, несомненно, этим вечером вино окажется кстати. Тщательно перемыла посуду и поставила на чистую скатерть посреди освобождённого стола хрустальную вазу со срезанными утром бутонами роз, они начали уже раскрываться, обещая полностью распустить к ночи роскошные махровые лепестки.

Вечером они сидели в составленных рядом плетёных креслах и смотрели, как багровое солнце прощально садится за рощей на дальнем берегу озера, отражаясь в спокойной зеркальной воде. Ни единого облачка в насыщенной голубизне над головой, окрашенной на западе цветом заката. Ветер скрылся, ни малейшего дуновения, будто покинул этот мир вперёд всех.

Давешнее вино оказалось уже допито, но большего не хотелось. Он только один раз нарушил молчание, хотя, вроде, всё возможное переговорено между ними:
— Ты не жалеешь сейчас?
— О чём? — удивилась она, действительно не понимая. Ведь, до сих пор ей часто представлялось, да так и было обычно на самом деле — она понимала его без слов.
— О том, что у нас не было детей? — его голос сделался слегка хрипловатым, как ни старался он сохранить равнодушный тон, это ему полностью не удалось.
— Нет, — покачала она головой задумчиво. — Сейчас нет. Иначе сегодня нам пришлось бы жалеть их за незавершенную или, того хуже: за неправильно прожитую жизнь.

Он помолчал немного, совсем по-стариковски пожевав губу, раздумывая над услышанными словами.
— Наверное, я обижал тебя, был невнимателен и делал многое совсем не так, как тебе хотелось… мы иногда раздражали друг друга. Действовали один другому на нервы, не правда ли? Прости меня за всё, если можешь… В общем-то мне было неплохо с тобой…
— И мне… и ты прости…
— А ты веришь в загробное существование?
— Скоро мы узнаем это наверняка…

Он благодарно погладил её сухонькое предплечье и снова замолчал, глядя на исчезающее навсегда солнце. Пудель с закрытыми глазами неподвижно лежал подле них, но его чуткие уши только что шевелились при звуках хозяйских голосов. Звёзды посыпались на небо одна за другой, словно кто-то неведомый и могучий высоко, там, в густеющей синеве зажигал одну за другой гирлянды на невидимой отсюда рождественской ёлке. От блекнущего розового зеркала потянуло вечерней, пробирающей до сердца прохладой, он встал, сходил за шерстяным пледом и заботливо укутал её озябшие худые плечи.

Она торопливо поймала его руку и приложилась губами к дрогнувшим пальцам. Он вернулся на место, и они продолжали молча наблюдать приход ночи, пока не стемнело совсем, и небо не предстало перед ними сплошной россыпью драгоценных светлячков. Но и тогда он не зажёг света. Мир затаился, ожидая неведомого. И когда стало казаться, что ничего особенного уже не произойдёт, что это лишь чья-то ошибка или злая шутка, их ожидания тщетны, и всё пойдёт завтра как прежде, где-то далеко полыхнула зарница, ещё одна, край чёрного теперь неба слабо окрасился розовым свечением. Откуда-то со стороны донёсся жуткий вопль множества глоток, в котором не слышалось уже ничего человеческого, и всё снова стихло, словно мир содрогнулся напоследок. Зарево полыхнуло в последний раз и сменилось прежней темнотой.

Они поняли: ЭТО близится, ЭТО неизбежно. Он пододвинул своё плетёное кресло вплотную к её, наклонился через ручку, торопливо коснулся сухими губами прохладной, похожей на ощупь на пергамент кожи щеки, дотянулся и лаково потрепал рукой загривок дремлющего у ног пуделя, ощутил ответное прикосновение влажного шершавого языка собаки.

— Прощай! — шёпотом произнёс он, чувствуя, как пересохло горло.
— Прощай!.. — тихим печальным эхом отозвалась она, её задрожавшая рука поспешно ткнулась в его раскрытую ладонь, их холодеющие пальцы переплелись и застыли вместе.

Звёзды исчезли разом по всему небу, словно тот неведомый и великий набросил на него чёрное одеяло, одним движением затушил эти далёкие свечки. Да и на земле как-то сразу не осталось иных источников света, густая чернильная мгла затопила весь мир. Небо превратилось в один-единственный гигантский зрачок абсолютной ночи, сорвалось с места, бесшумно обрушилось с высоты и приняло их в себя вместе с распадающимся миром вокруг.