Л�ТЕРАТУРНАЯ СТРАН�ЦА

ОТ СОСТАВ�ТЕЛЯ
Павел Амнуэль — известный писатель, астрофизик, кандидат физико-математических наук. Родился в 1944 году, первый рассказ «�кария Альфа» опубликовал в журнале «Техника-молодежи» в 1959 году. Автор более 70 научных работ по астрофизике, шести научно-популярных книг, полутора десятков книг фантастики, сотен рассказов (в том числе детективных) и статей, опубликованных в периодической печати и сборниках. Первая авторская книжка «Сегодня, завтра и всегда» вышла в издательстве «Знание» в 1984 году. За последние десять лет опубликовал более 20 книг в российских, украинских и израильских издательствах. Лауреат премий за лучшую научно-популярную книгу (1979), «Великое кольцо» (1984, премия клубов любителей фантастики за наибольшую популярность среди читателей), «Фанкон» (1997), им. Ефремова (2009, за вклад в развитие научной фантастики), «Бронзовый �кар» (2009, за выдающийся вклад и популяризацию научной фантастики). Живет в �зраиле.
Мы продолжаем публикацию рассказов из детективного цикла Павла Амнуэля «Расследования Бориса Берковича». Все рассказы этого цикла лаконичны, совершенны по форме и так же безукоризненны по сюжету. Это практически готовый материал для захватывающего детективного сериала.
Семён Каминский, newproza@gmail.com
_________________

Павел Амнуэль
СМЕРТЕЛЬНАЯ ДЕКОРАЦ�Я

Утро выдалось таким промозглым, что не только идти на работу, но даже открывать глаза не хотелось. К тому же, Арончик посреди ночи проснулся и закатил скандал. Ничего у сына не болело — во всяком случае, когда Наташа поднималась и входила в детскую, Арончик переставал кричать, лицо его озарялось улыбкой.

— Ему просто хочется играть, — сказала Наташа.
— В два часа ночи? — пробормотал Беркович и накрылся с головой одеялом.
Голова у него утром болела так, будто он всю ночь бодрствовал, решая сложную проблему: убил Арона Шпигеля кто-то из работников театра или это все-таки сделал посторонний?
Беркович размышлял над этой проблемой вторые сутки, но не продвинулся ни на шаг, если, конечно, считать шаги только в правильном направлении.

Позавчера вечером во время спектакля «Странные люди» в театре «Барабан» был убит выстрелом из пистолета артист Арон Шпигель, игравший роль главного героя. Заканчивалось второе действие, оставалось отыграть последнюю сцену — как граф Бональдо (артист Арон Шпигель) настигает своего смертельного врага Джино Гадони (артист Марк Тараш) и после короткого нервного диалога выпускает в него две пули из бутафорского — какой еще может быть на сцене? — пистолета. Пистоны обычно хлопали так, что у зрителей в первых рядах закладывало уши.

Так произошло и на этот раз. Тараш картинно схватился обеими руками за грудь и повалился на спину, а Шпигель, вместо того, чтобы воскликнуть: «Боже! Я убил его!», испустил вопль и упал в трех метрах от ничего не понявшего коллеги.

Помощник режиссера тоже в первые мгновения ничего не понял. Он даже спросил громким шепотом у Шпигеля, что тот себе позволяет, но ответа не получил. Лишь увидев, как вокруг головы артиста расплывается темное пятно, помощник режиссера дал команду опустить занавес.

Старший инспектор Беркович и эксперт-криминалист Хан, прибыв по вызову вместе с оперативной группой, констатировали смерть артиста, последовавшую от пулевого ранения в затылок. Стрелял — это не вызывало сомнений — кто-то, стоявший позади деревянной декорации, изображавшей старую мельницу. Между досками было достаточно щелей, прицелиться и выстрелить не составляло труда, особенно если учесть, что Шпигель стоял в тот момент в полуметре от декорации.
Зрителей, желавших знать, что да как, уговорили покинуть театр, а все двери, что вели за сцену, закрыли. Заперли и рабочий выход из театра. По словам вахтера, никто не выходил через этот выход после начала второго действия. По словам помощника режиссера, стоявшего в кулисе, никто не проходил и не пробегал мимо. Тем не менее, тщательный осмотр показал, что ни одна живая душа за декорацией не пряталась и даже не оставила никаких следов своего пребывания.
За сценой в тот момент было всего одиннадцать человек, и все они уверяли, что видели друг друга. Помощник режиссера стоял в главной кулисе, два актера и актриса, исполнительница роли героини, находились в коридорчике, который вел в гримуборные, но оттуда прекрасно видели сцену и помощника режиссера. Семь человек — рабочие, пожарный и осветитель — занимались своим делом по разные стороны сцены, но видели и друг друга, и помощника режиссера, и группу актеров в коридоре. Никто, по их словам, за декорацию не заходил и никто не выходил оттуда до прибытия полиции.

�, разумеется, ни у кого не оказалось при себе огнестрельного оружия. Процедура, конечно, неприятная, но всех пришлось обыскать, а потом еще и в закулисной части обыск провели, что заняло большую часть ночи. За это время Беркович допросил всех задержанных, а потом отпустил их, потому что никаких причин для подозрений не оказалось.

С тех пор прошло больше суток, Беркович надеялся отоспаться, но игры Арончика не позволили этого сделать. На работу старший инспектор пришел с такой тяжелой головой, что ясно было: ничего путного он в этот день не придумает. Но и пускать дело на самотек тоже было нельзя, и Беркович поехал в театр, где в эти утренние часы не было никого из артистов, а рабочие сцены устанавливали декорации для репетиции вечернего спектакля. Старший инспектор прошел в кабинет главного режиссера Ноаха Ахимеира, который на позавчерашнем спектакле не был и ничем следствию помочь не мог.

�з часового разговора Берковичу удалось узнать, что актером Шпигель был замечательным, но в личной жизни ему не везло — жена от него ушла два года назад. В театре Шпигеля не любили за его острый язык и удивительное умение устраивать гадости, которые он почему-то считал смешными розыгрышами. Не любили — это еще мягко сказано. Многие его просто ненавидели и с удовольствием пустили бы Шпигелю пулю в затылок. Одно дело, впрочем, желать чего-то, и совсем другое — осуществить желание на деле, причем так, чтобы никто из находившихся за кулисами людей этого не заметил.

— Придется отказаться от пяти спектаклей, — вздохнул Ахимеир. — В них у Шпигеля не было замены.
— А Тараш? — спросил Беркович. — Он хороший актер?
— Хороший, — кивнул Ахимеир. — Но Гамлет, к примеру, из него не получится. Кстати, жена Шпигеля ушла именно к Тарашу, так что, когда во время спектакля Арон стрелял в Марка, мне всегда казалось, что он представлял, как делает это на самом деле.
— На самом деле, — напомнил Беркович, — убит оказался не Тараш, а Шпигель.
После разговора с режиссером голова разболелась еще сильнее. Версия не прорисовывалась. Но кто-то же из одиннадцати допрошенных вчера людей имел и мотив, и возможность — ведь никто, кроме одного из них, не имел физической возможности убить Шпигеля! Впрочем, и эти одиннадцать такой возможности практически не имели, если действительно все время находились в поле зрения друг друга. Да и оружия у них не было, и на пальцах не оказалось следов пороховой гари. Никто из них в тот вечер не стрелял, это Рон Хан утверждал уверенно, и у Берковича не было основания не доверять выводам экспертизы.
Старший инспектор хотел вернуться домой пораньше, чтобы немного поспать и привести мозг в рабочее состояние, но вместо этого принялся перечитывать протоколы ночных допросов. Одиннадцать человек. Действительно ли они каждый момент времени видели друг друга? Помощник режиссера видел стоявшего в противоположной кулисе пожарного, тот наблюдал за осветителем, осветитель видел стоявших в коридоре артистов, те были вместе и, следовательно, никто из них не убивал... В общем, заколдованный круг. А Марк Тараш, в которого Шпигель стрелял из своего пугача, видеть ничего не мог, поскольку после выстрела должен был упасть и глядеть в потолок, изображая покойника.

Перед тем, как отправиться домой, Беркович спустился в отдел судебной экспертизы, где застал Хана, вносившего в компьютер какие-то числа.
— Я так и не нашел, за что уцепиться в деле Шпигеля, — признался старший инспектор. — Мистика какая-то.
— Я тоже весь день над этим размышлял, — сказал Хан. — Версии не моя область, но то, что никто из этой компании не стрелял, — объективный факт. Когда человек стреляет из пистолета, на ладони в течение некоторого времени обязательно можно обнаружить следы пороха.
— Что ты мне рассказываешь? — воскликнул Беркович. — Я прекрасно понимаю, что никто из них стрелять не мог. Но стрелял же! Никто не мог незамеченным проникнуть за декорацию. Но проник же! � никто не мог из театра выйти, чтобы вахтер его не заметил.
— А если все-таки вышел? — спросил Хан. — Если кто-то мог невидимкой проникнуть за кулисы, он мог таким же невидимкой пройти мимо вахтера.
— �ли... — медленно сказал Беркович. — Послушай, Рон, я вспомнил одну фразу, которую мне сказал главный режиссер театра. «Шпигель стрелял в Тараша так, будто хотел это сделать на самом деле».
— � что? — поднял брови эксперт. — Убили-то Шпигеля, а не Тараша.
— Тараш увел у Шпигеля жену, — напомнил Беркович.
— Так ведь Тараш увел у Шпигеля, а не наоборот!
— Шпигеля все ненавидели.
— Не пойму я, куда ты клонишь, — пожаловался Хан.
— Пойду, — вздохнул Беркович. — Появилась одна мысль, но никак не думается, голова, как бревно...
Поужинав и пропустив мимо сознания рассказ Наташи о том, как они с Арончиком гуляли в парке, Беркович неожиданно спросил:
— Ты еще дружишь с Дорой?
— Ну... — растерялась Наташа. — Мы болтаем по телефону. Но почему ты...
— Она все такая же театралка? � в «Барабан» ходит?
— Конечно.
— Спроси у нее, пожалуйста, были ли она на позавчерашнем представлении. Там артиста убили...
— Я и спрашивать не стану. Она мне уже три раза эту историю рассказывала: как перед самым концом спектакля кто-то стрелял в главного героя.
— Значит, она там была?
— Была. А что, ты ведешь это дело?
— Я хочу поговорить с Дорой, — воскликнул Беркович, — позвони ей и дай мне трубку.
Минуту спустя он задал наконец мучивший его вопрос:
— Дора, там ведь по ходу пьесы Бональдо должен был стрелять в Гадони.
— Да, а вместо этого сам вдруг упал и...
— Что значит «вместо этого»? Артист Тараш упал, когда в него стрелял артист Шпигель. Звук выстрела из-за декорации слился со звуком пугача.
— Может, Тараш и упал, — неуверенно сказала Дора. — Я не видела, его ведь на сцене не было.
— Как не было? — поразился Беркович.
— Ну как... Они спорили, перешли на крик, потом Бональдо — то есть, Шпигель — вытащил пистолет, а Гадони — ну, Тараш — бросился бежать, и Бональдо выстрелил ему вслед. Один раз, потом еще, а потом упал.
— Вот как! — вскричал Беркович. — Спасибо, Дора, вы просто гений!
Положив трубку, он тут же набрал домашний номер Хана.
— Рон, — сказал Беркович, — мы оба лопухи. Мы проверили всех, кроме Тараша.
— А его-то зачем было проверять? — удивился Хан. — Кто совсем уж никак не мог убить Шпигеля, так это Тараш. Он же лежал на сцене...
— Должен был лежать, согласно пьесе! Но его на сцене не было. Он выбежал за кулисы, обогнул декорации, выстрелил в Шпигеля и вернулся — в это время уже началась паника, занавес опустили, так что ему даже и ложиться не нужно было.
— Но его видели сотни людей, включая и тех, что стояли за кулисами!
— Если ты говоришь о зрителях, то они Тараша как раз и не видели. А если говоришь о тех, кто стоял за сценой... Я думаю, все они соучастники этого преступления.

* * *
На следующее утро, уже оформив нужные документы, Беркович рассказывал старшему инспектору Хутиэли:

— Шпигеля в театре ненавидели и сговорились убить. Все, кто был в тот вечер за кулисами, знали, что произойдет, и заранее обсудили, что станут говорить полиции. А зрители восприняли все произошедшее, как деталь представления. � то, что после выстрела Шпигеля Тараш бросился бежать, и то, что Шпигель выстрелил ему вслед — а что ему оставалось делать? Он наверняка в эти последние секунды жизни не понял, почему Тараш не падает, но продолжал играть роль. Я был уверен, что уж кто-кто, а актер, лежавший на сцене, не мог иметь отношения к убийству.
— Это твои предположения, или ты уже получил доказательства? — поинтересовался Хутиэли.
— Оружие. Пистолет найден при обыске в квартире Тараша. Калибр соответствует, Рон сейчас проводит баллистическую экспертизу.
— Ну что ж, — улыбнулся Хутиэли, — поздравляю, Борис, и радуюсь вместе с тобой.
— Да мне не до радости, — махнул рукой Беркович. — Мне бы поспать часов десять...