ЯЗЫКОВЫЕ НОРМЫ ЭЛИТ

ЯЗЫКОВЫЕ НОРМЫ ЭЛИТ

Виталий ЩИГЕЛЬСКИЙ, Санкт-Петербург

Повторяя ругательства и скабрезности за первыми лицами государства, поднимаюсь ли я до их уровня или же деградирую вместе с ними?
Если вспомнить, что «слово» описывает, связывает и в конечном счете определяет реальность, то понятно, что деградируют все.
Чистая, четкая речь свидетельствует не только и не столько об эрудиции и знании правил морфологии и пунктуации, сколько о цельности и глубине мировоззрения, о присутствии здравого смысла, живого ума, об уровне терпимости и морали, и само собой о психическом и психологическом состоянии говорящего.
В свою очередь, невнятная, замусоренная ругательствами речь говорит о неадекватности и недоразвитости.
Какое слово — такой и результат.
Какая речь — такая и страна.
Когда премьер возбуждает слушателя и возбуждается сам «соплями», «козявками», «какашками» и прочей фекальной тематикой, он в ту сторону и дрейфует вместе с дружественно настроенным электоратом.
Когда президент при как будто бы прогрессивно-либеральной риторике «отливает в гранит» «дураков» и «кошмариков», это очевидным образом звучит как призыв к дуракам покошмарить.
Если спикер (буквально — оратор), с трудом складывая слова, объявляет Думу не местом для дискуссий, он, по сути, и Думу уничтожает как орган, и самоуничтожается как политик.
Если выходец из мебельно-торговой интеллигенции находит нормой распекать по матушке боевого офицера — Героя России — за построенный храм, то он все-таки не реформатор, а хам.
Если исполняющий обязанности мэра считает за комплимент фразу: «Дмитрий Анатольевич, как говорится, попал в очко», — то где в этом случае находится лично он? В каком «очке» сознания?
Чем вообще нынешние придворные отличаются от дворовых?
Да, не в пример членам политбюро, они научились носить дорогие костюмы, завязывать галстуки, стали разбираться в часах.
А что же с их внутренностями?
Из их уст, точно так же, как в брежневские времена, слова выпускаются, словно из пыточной камеры: с искаженными окончаниями, скрученными ударениями и отбитыми падежами.
Когда на известном банкете в тарелке появился червяк, вполне возможно, он вылез из головы у одного из присутствующих.
Непристойность становится эвфемизмом.
Ладно бы общались на своем элитном языке внутриэлитно: на секретных заседаниях и корпоративах. Но зачем тиражировать скабрезности на госканалах?
Кто потом будет вычищать мусор из мозгов бедных потребителей телеэфира?
Фильтры Петрика с таким делом явно не справятся. И тем более — учителя русского языка.
Но, может быть, так и надо. Может, здесь заложен большой политтехнологический смысл — девальвации человеческого капитала, уменьшение издержек, связанных с физическим существованием общества.
Когда программные заявления сводятся к примитивным «зарукам» типа: «Каждый должен мотыжить свой участок, бум-бум, ежедневно» или «У меня не реплики, а приговор» — что делать с такими напутствиями даже ближайшим помощникам?
Вертикальная субординация обязывает подчиненных к последующему опрощению, говорить понятней и чище им вроде бы уже не положено, если, конечно, хочется «соответствовать должности».
Сливаясь вниз по вертикали, процесс опрощения трагическим образом усугубляется, речь заменяется междометиями, мычанием, подергиваниями или молчаливой стрельбой в супермаркете.
В общем, с ними понятно. Но нам-то что делать, тем, кто не разучился еще говорить?
Может, следует, пока не поздно, обязать всех публичных людей пройти тест на «элементарную грамотность»? Свободный пересказ произведений русской литературы очевиднее программных речей и «прямых эфиров» прояснит их реальные знания, намерения и сущность.
Вероятно, что многих затем придется уволить с позором.