ПИСАТЕЛЬ-ПОЛИТИК ПРОТИВ АБСУРДА

ПИСАТЕЛЬ-ПОЛИТИК ПРОТИВ АБСУРДА

Андрей МАРТЫНОВ

26 ноября исполнилось 100 лет со дня рождения Эжена Ионеско

Его друг писатель-эмигрант Владимир Максимов оставил следующий портрет драматурга: «Серые, чуть навыкате, с налётом неистребимого удивления глаза, мягкая детскость которых живёт, существует, излучается как бы самостоятельно, отдельно от лица — резко очерченного, тронутого возрастом. К такому бы лицу да белую тогу с малиновым подбоем, а не свитер, который, впрочем, тоже сидит на нём весьма царственно».
Парадоксальность (абсурдность?) была вообще характерна для Эжена Ионеско (1909—1994). И для его жизни, и для его творчества. Начнём с происхождения. Эжен родился в небольшом румынском городе Слатине в семье адвоката. Год спустя семья перебирается на родину матери в Париж. В 1916 году супруги разводятся, и маленький Эжен остаётся во Франции. Судя по всему, отношения родителей не были безоблачны, тем не менее в 1928 году Ионеско возвращается в Бухарест к отцу, где сдаёт экзамены на аттестат зрелости и приступает к углублённому изучению филологии в Бухарестском университете. Будущий писатель планировал стать учителем французского языка и литературы. Может быть, это и было первым знакомством с абсурдом, когда, перейдя на румынский язык в подростковом возрасте (ранние книги стихов и эссе были написаны по-румынски), он начал забывать литературный французский. Именно литературный, а не разговорный, более того, разучился на нём писать.
Семь лет спустя Ионеско женится на студентке философского факультета Родике Бурляну (от этого брака у них родилась дочь Мари-Франс), а через три года, в 1938-м, они навсегда покидают Бухарест и перебираются в Париж. Думается, помимо недоброй памяти политических процессов (Румыния медленно, но верно входила в орбиту нацистской Германии), не последнюю роль в переезде семьи Ионеско сыграли незаладившиеся отношения с отцом.
Живя во Франции, Ионеско некоторое время получал стипендию от румынского правительства. В то время он работал над докторской диссертацией по философии «Мотивы греха и смерти во французской поэзии после Бодлера», которую успешно защитил в Сорбонне.
Но философом (или филологом) в строгом академическом смысле Эжен Ионеско так и не стал. Последний поворот в его биографии — возвращение к художественному творчеству. Правда, не в форме поэзии, а в драматургии.
В 1950 году поставлена первая «Лысая певица». Сам Жан Ануй признаёт пьесу шедевром. А вот Ионеско её ой как не любил, считая слишком ученической, и в одной из статей признавался: «У меня такое впечатление, что текст этот мне больше не принадлежит». Правда, признание пришло немного позже: в 1970-м писатель избирается членом Французской академии, получает ряд престижнейших литературных премий, в том числе Иерусалимскую (1973). Помимо драм, Ионеско написал роман «Одиночество» (1974), нескольких книг для детей и множество эссе.
Парадоксально и творчество. Начнём с жанра. На первый взгляд ответ ясен: Эжен Ионеско — один из основателей театра абсурда. Но только сам мэтр не соглашался с таким определением, ибо своё творчество манифестом абсурда не считал. По крайней мере оно не более иррационально, чем окружающий нас мир. «Наша жизнь, как и мой театр, абсурдна, смешна, ничтожна и несчастна», — любил повторять Ионеско. И добавлял, что количество абсурда в жизни зависит от самих людей: «Если у нас больше нет путеводной нити (в лабиринте жизни), значит она нам больше не нужна. Отсюда наше ощущение вины, страха, абсурдности истории».
И действительно, его пьесы более экзистенциальны, чем абсурдны. Ожидание смерти Беранже I («Король умирает»), превращение людей в носорогов («Носороги») во многом схожи с прозой Альбера Камю или Жан-Поля Сартра, а рассказы главного героя «Воздушного пешехода» скорее напоминают классические произведения Жерара де Нерваля, пронизанные тем же внутренним трагизмом, что и тексты экзистенциалистов. Тексты, абсолютно исключающие инфляцию слова, как и драмы Ионеско, который подчёркивал: «Только слова имеют значение, всё прочее — болтовня».
Впрочем, на каком-то этапе Ионеско даже стал подыгрывать критикам, стремившимся прописать его по ведомству «абсурда». Так, он нигде не опровергал неверный год его рождения, случайно появившийся в печати и перекочевавший в ряд справочников, — 1912-й, резонно решив, что в мире «абсурда» можно немного «помолодеть». Кстати, эта ошибка проникла даже в Большую советскую энциклопедию, славящуюся, несмотря на всю тенденциозность, строго выверенной фактологией. Уж не проявление ли это абсурда?
И ещё. Ионеско неоднократно и не без основания обвинял Бертольта Брехта в политической ангажированности (одна из его статей так и называлась: «Я не люблю Брехта»). Но и сам мэтр в ряде пьес (например, в знаменитых «Носорогах») показывает социальную деградацию индивида, утрату им человеческого достоинства во имя стадности, обезличенности. Впрочем, в отличие от Брехта (или его клона Фридриха Дюрренматта), уютно жившего на Западе и признававшегося в любви к коммунизму, а заодно осуждавшего окружающую его буржуазность, Ионеско честно декларировал любовь к европейским ценностям и защищал их от идей социализма. И если осуждал Запад, то лишь за измену собственным идеалам и уступки политике Москвы.
Он ощущал себя «на борту корабля дураков». Естественно, позиция консерватора не придавала популярности Ионеско в интеллектуальной среде, отравленной идеями 1968 года. Вспомним, что рукопожатие Аугусто Пиночета и Хорхе Луиса Борхеса в 1976 году стоило последнему Нобелевской премии.
Правда, возможно, это было не столько противоречие, сколько последовательность действий, связанная с целостностью характера (в отличие от того же Брехта и Дюрренматта). По крайней мере он защищал то общество, в котором жил.
И в своей защите Ионеско выступал не столько как литератор, сколько как мудрый политик. Он понимал, что опасность коммунизации общества может быть устранена только с ликвидацией самого коммунизма. И здесь нельзя говорить о «хороших» странах Восточной Европы, оккупированных «плохим» Советским Союзом. Польша и Россия, Болгария и Казахстан в одинаковой степени жертвы коммунизма, а потому в равной степени нуждаются в освобождении, а не осуждении.
Поэтому Ионеско принял предложение своего друга Владимира Максимова, создавшего и возглавившего журнал «Континент», войти в состав редколлегии. А она, кстати, была более чем достойной: академик Андрей Сахаров, историк и литературовед Роберт Конквест, историк Милован Джилас, поэты Александр Галич и Наум Коржавин, писатели Густав Герлинг-Грудзинский и Андрей Синявский (вскоре, впрочем, покинувший её из-за ссоры с Максимовым), архиепископ Иоанн Сан-Францисский и протопресвитер Александр Шмеман. Позже к ним присоединятся Иосиф Бродский, Василий Аксёнов, «кубинский Солженицын» Армандо Вальядарес…
Одновременно Ионеско вошёл и в правление фонда журнала.
Кстати, как позже вспоминал Максимов, инициатива знакомства исходила именно от Ионеско. Признанный мэтр пригласил малоизвестного на Западе иммигранта на премьеру возобновлённых «Носорогов». Что ж, знание литературы за железным занавесом (или «за чертополохом», как сказал бы писатель генерал-лейтенант Пётр Краснов) и умение выделять профессионалов делает честь Ионеско.
Журнал как нельзя лучше соответствовал идеям автора «Стульев». Объединить эмиграцию Восточной Европы (а в перспективе и всего коммунистического блока), чтобы избежать взаимных упрёков и обвинений («вы нас оккупировали») и одновременно совместно бороться.
Думается, если Запад принял бы данный проект, возможно, мы избежали бы той напряжённости со странами Восточной Европы и бывшими республиками Советского Союза, готовыми стать санитарным кордоном против России.
Абсурд, скажете вы. А разве не абсурд, что писатель становится политиком? И притом хороший писатель. Такой, как Эжен Ионеско.
chaskor.ru