ПЕРВАЯ ГОДОВЩИНА «КРОВАВОЙ СУББОТЫ»

ПЕРВАЯ ГОДОВЩИНА «КРОВАВОЙ СУББОТЫ»

Сергей МАРКЕДОНОВ — заведующий отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа, кандидат исторических наук.

1 марта 2009 года исполнился год со дня трагических событий в столице Армении. Напомним, что в прошлом году в субботний день 1 марта очередная избирательная кампания в этом кавказском государстве достигла своего апогея. Автор статьи не оговорился. Естественно, дата выборов президента Армении пришлась не на первый день весны. Избрание главы государства состоялось 19 февраля 2008 года. Однако главным в этой кампании (как и в большинстве кампаний на территории бывшего СССР) стало не волеизъявление граждан, и не пропагандистские ристалища, а интерпретация итогов. Не в газетах и не путем судебных разбирательств, а посредством «прямой» уличной демократии. Эта интерпретация продолжалась две недели, а пиком ее стали массовые выступления в Ереване и жесткая реакция на них со стороны власти. Год назад в результате мартовских инцидентов в Ереване погибло 10 человек (8 из которых были гражданскими лицами) и 250 получили ранение. Новый президент вошел во власть под знаком ЧП. И как бы дальше не развивалась внутриполитическая ситуация в Армении, день 1 марта останется важным национальным символом для этой страны. К сожалению, символом трагическим, но и также символом необходимости перемен.

Конечно, автор настоящей статьи далек от сравнения президента Армении Сержа Саркисяна и императора Всероссийского Николая I. Слишком разный масштаб стран, которыми они руководили (о масштабе личностей рассуждать в формате статьи не хотелось бы по соображениям политической корректности). Однако и в одном, и в другом случае формат «вхождения во власть» один и тот же. Легитимность власти ставится под вопрос. Массовые оппозиционные выступления и жесткие действия властей, гибель людей становятся в определенной степени фундаментом «нового царствования». Они провоцируют неуверенность власти, развивают у нее комплексы, от которых трудно избавиться (а иногда и нереально). Можно спорить, какая часть народа поддержала «бунтовщиков» (равно и о том, насколько они состоятельны и с политической, и с человеческой точки зрения). Но нельзя отрицать главного — наличия серьезнейших социальных и политических противоречий, а также недовольства властью. Даже если это недовольство плохо артикулировано, его некому возглавить и грамотно презентовать, отрицать сами предпосылки для протеста, невозможно. В случае же с армянской властью есть одно существенное и принципиальное отличие от власти императорской. Противостояние 1 марта происходит в иной парадигме. Это — не парадигма империи, это проект по строительству «нации-государства». Здесь любое внутреннее противостояние автоматически становится национальной травмой, не менее опасной, чем поражение в борьбе с внешним противником. В условиях маленькой страны это — опасный раскол.

А потому «кровавая суббота» (как ее назвали в Армении по аналогии с днем 9 января 1905 года в Санкт-Петербурге) спровоцировала сильную фрустрацию внутри армянского общества. Одно дело — бороться в годы «перестройки» с дряхлеющей советской империей, а затем вести борьбу с Азербайджаном за Карабах, а совсем другое — оказаться в условиях «предчувствия гражданской войны», когда вчерашние союзники по борьбе за национальную независимость и за «армянский Карабах» оказываются по разные стороны баррикад. 1 марта 2009 года между разными частями армянского политического спектра пролегла кровь, что не забывается и в Европе, не говоря уже о Южном Кавказе. Спустя год, накануне трагической годовщины руководитель фракции партии «Наследие» в парламенте Армении Армен Мартиросян заявил: «Каждый гражданин Армении обязан принять участие в митинге 1 марта — независимо от своих воззрений. Любой приверженец какой-либо идеологии может когда-нибудь очутиться на улице, чтобы выразить свой протест, и против него также может быть применено оружие». Для постсоветской республики подобный прогноз не является красивой метафорой. К этому можно лишь добавить. Нельзя исключать, что вчерашние властители не окажутся в оппозиции и не почувствуют на себе ту силу, которую они сами были рады с готовностью применить против своих оппонентов. За примерами далеко ходить не надо. В той же Армении такие случаи уже имели место. В 1996 году тогдашний президент Левон Тер-Петросян (первый глава независимой республики) применил силу против оппозиции. 12 лет спустя, его сторонники, оказавшиеся в рядах оппонентов власти, почувствовали ее силу уже на себе.

Однако, как справедливо замечает американский эксперт армянского происхождения Ричард Гирагосян, «сколь трагичны и тревожны ни были для Армении насилие и гибель людей 1 марта 2008 года, последствия этого дня куда более глубоки и основательны». По мнению Гирагосяна, события 1 марта прошлого года показали, что «политическая реальность в стране изменилась». Как можно обрисовать суть этих изменений? В прошлом году в Армении впервые в постсоветской истории бывший президент предпринял попытку возвращения во власть. В истории бывших советских республик после обретения независимости президенты либо выходили на пенсию, либо отправлялись в мир иной, но до Левона Тер-Петросяна никто не пытался взять реванш и вернуться на высшую политическую должность. Собственно говоря, и у первого президента Армении попытка возвращения не удалась.

Тер-Петросян (как многие талантливые ученые) стал заложником собственного творения. Та система власти, которую усовершенствовали Роберт Кочарян и Серж Саркисян, создавалась в основе своей первым президентом Армении. Сегодня его модно называть «демократом» и «западником». В реальности же любой постсоветский президент всегда выступает «национальным эгоистом» (коим и был Тер-Петросян, на долю которого выпала и война в Карабахе, и обустройство новой государственности). Демократом он является в той степени, в какой этого от него требуют внешние обстоятельства.

Постсоветский президент — это, как правило, ситуативный политик, который руководствуется мудростью «используй все, что под рукой, и не ищи себе другое». Как только Тер-Петросян попытался выйти за рамки этого постсоветского поведения (хотя этот выход ограничивался внешнеполитическими аспектами, которые требуют отдельной темы), он перестал быть первым лицом в государстве. Его возвращение в большую политику через девять лет «молчания» было попыткой «надеть сапоги 1989 года». Однако первый президент республики не учел разницы дискурсов. В 1989 году он мог бороться с «советской империей», теряющей стремительно и ресурсы, и популярность, и попросту адекватность.

В 2007-2008 гг. он попытался бороться с национальной властью, адекватно представляющей тот социум, которым она руководит (иначе она ни дня бы ни усидела в Ереване, ибо, как известно, на штыках нельзя сидеть все время). Его программа действий была рассчитана на личную харизму, блестящие ораторские способности и на «анонимную» мобилизацию народного недовольства. Анонимной мы называем эту мобилизацию потому, что ее участникам не предлагалась реальная программа, которую можно было бы назвать в полном смысле слова альтернативной. «Власть плоха — мы хорошие» — вот та модель, которую сторонники первого президента (среди которых, прежде всего, выходцы из первой «партии власти», то есть не принципиальные противники постсоветской модели) предложили избирателю. И отдадим им должное: они блестяще справились со своей задачей при учете их минимальных ресурсов. Кроме Еревана у них не было региональных центров силы, не было медиа-влияния, сравнимого с властным. А против них был административный ресурс всей бюрократической машины. Но фактически они не были борцами против старой постсоветской модели власти (сильные личные позиции, а не сильные институты). Здесь важно понять одну принципиальную позицию.

Действительно, власть Армении после 1 марта прошлого года получила дефицит легитимности и популярности. Но под сомнение не была поставлена легитимность постсоветской ситуативной (конгломератной) модели власти. Избиратель Армении голосовал (а затем митинговал) за «хорошего царя» против «плохого царя и плохих бояр», но в реальности он не алкал демократии и либерализации, экономической свободы и свободы СМИ. Наказание (показательное, прежде всего) функционеров, некое «восстановление справедливости» в разумных пределах — вот то, что требует оппозиция в Армении и в Грузии, в России и в Азербайджане. Многие эксперты на Западе говорили о политическом «пробуждении» граждан Армении 1 марта 2008 года. Но риторический вопрос: «Было ли это пробуждение ради строительства принципиально новой государственности?»

А потому, даже если гипотетически предположить, что 1 марта прошлого года в Армении произошла бы очередная «цветная революция», то система власти не изменилась бы кардинально. К «рулю» вернулись бы новые старые министры и аппаратчики, но правила игры, по своей сути, не изменились бы. Для этого требуется иное общественное умонастроение, которое в странах СНГ пока отсутствует. Для этого необходимо слишком многое (преодоление советских комплексов, укоренение реальной частной собственности, которая может стать фундаментом ответственности). Пока же государства СНГ будут выбирать между разными командами, представляющими одну политическую сущность. А потому, с нашей точки зрения вывод Ричарда Гирагосяна о «расширяющейся поляризации в политике» Армении можно поставить под сомнение. Растут расхождения между отдельными политическими командами. Накануне трагической годовщины партия «Процветающая Армения», входящая в правительственную и парламентскую коалицию власти, заявила, что не намерена вспоминать жертв 1 марта 2008 года вместе с оппозицией. Но это не то же самое, что идеологическая поляризация. Таким образом, главный вопрос для эксперта — это не определение большей или меньшей степени вины власти и оппозиции. Трагедия 1 марта 2008 года это результат эволюции постсоветской конгломератной модели власти, свидетельство ее кризиса. До тех пор, пока власти из всех способов взаимодействия с оппозицией будут выбирать силу и до тех пор, пока оппозиция праву будет предпочитать стихию толпы, такие явления, увы, могут повторяться.
Конечно, народ всегда оказывается заложником политических игр элиты (даже имея представления на уровне «Конституция — жена великого князя Константина»). И в этом настоящая трагедия людей, граждан Армении (равно, как 7 ноября 2007 года это стало трагедией для грузин). Как бы то ни было, любой президент Армении будет вынужден преодолевать те проблемы, которые были обозначены 1 марта 2008 года в день «кровавой субботы», когда и власть, и оппозиция не смогли достичь компромисса и поставить национальные задачи выше сиюминутной конъюнктуры.

politcom.ru