ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА

ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА

От составителя
На вкус и на цвет, товарища, как известно... Так что, как бы я не пытался угадать ваш литературный вкус, дорогие читатели, это дело совершенно бесперспективное. Поэтому я просто стараюсь представить на нашей литстранице как можно больше «хороших и разных» авторов. И сегодня мы принимаем трех таких желанных гостей: Анатолий Елинский из Красноярска с комедийно-лиричной историей «Золотые берега», автор восьми книг, киевлянин Петр Вакс с совсем недетской грустной сказкой «День превращений», и дебютант Татьяна Китаева из Подмосковья (это ее первая публикация в «бумажной» печати) с весьма забавными и верными афоризмами. По-моему, все наши авторы очень хорошие и — уж точно! — совсем разные.
Семен Каминский,
newproza@gmail.com


Анатолий ЕЛИНСКИЙ
ЗОЛОТЫЕ БЕРЕГА

Oтмашка флагом! Стартовал призовой заезд.
Красивые лошади бежали по кругу. Свистели хлысты. Наездники картинно сидели в колясках.
Девушка в голубых бриджах стояла у перил пыльной дорожки ипподрома, отхлебывая из горлышка пивной бутылки и лакомясь подсоленным арахисом.
Гонг! Финишировал гнедой жеребец Пиф, рожденный в хреновском конезаводе от Фанта и Пепсиколы, опередив Зеркального, Обгона и Плутовку.
Выдающееся время! Абсолютный рекорд!
Антонов сидел на трибуне, пил пиво и наслаждался сушеным полосатиком. Заметив бриджи, подошел и встал сзади.
— Это ваша первая встреча с прекрасным миром конного спорта? — негромко произнес он. Ответа не последовало, и Антонов продолжал: — «Если кто полюбит по-настоящему наше конное дело, то уж навсегда, на веки веков. Отстать нельзя. Можно бросить вино, табак, азартную игру, женщины от тебя сами рано или поздно отвернутся. Но истинного любителя прекрасный вид лошади, ее могучее ржание, ее стремительный бег, ее чистое дыхание, ее добрый запах будут тревожить и волновать неизменно до глубокой старости и даже, полагаю, что и после нее». Куприн Александр Иванович.
— Света, — повернувшись, представилась девушка в бриджах. — Простите, Александр Иванович, у вас программки случайно нет?
— Извините, сударыня, но я — Сергей Михайлович. Майор очень внутренней службы. Программы бегов у меня нет, но не случайно — опоздал. А Куприн — это один писатель. Древний, малоизвестный и практически забытый.
Мятую программку, по которой Антонов цитировал классика, он успел засунуть в задний карман брюк.
Света посмотрела на майора с легким интересом.
«Неухоженный какой», — оценила мужчину девушка.
«Хорошенькая!» — отметил майор, искоса посматривая на тугие бриджи.
Украшенные стразами, они сидели на девушке чуть ниже талии, открывая теплую вмятинку пупка. Над пупиком плавали легкомысленные синие рыбки — «тату». На светлой короткой майке выделялись крепкие соски. Зеленые глаза на миловидном славянском лице продолжали инспектировать майора.
Сережа, скажем честно, не блистал. Он рано начал седеть, и к тридцати пяти виски конкретно серебрились. Отправляясь на бега, надел несвежую рубашку, летние брюки и сандалии. И пахло от него не фиалками — вчерашним праздником и свежим пивом. Но маленький носик под темными очками задорно смотрел вверх.
По дорожке в конюшню неторопливо бежал герой дня Пиф. Его наездник снял белое кепи, подставив ветерку и солнцу потный чубик из трех запятых. Победитель прижимал к себе поникшие ландыши и Почетную грамоту.
— Впервые на ипподроме? — спросил лже-Куприн.
Светлана кивнула. Ей вчера назначил встречу случайный кавалер, и она, как дура, приперлась.
— Рассказать вам о бегах? О, это поэма...
— Ой, вы знаете, очень жарко... Я, пожалуй, пойду.
— А может, посидим в теньке, выпьем по кружке в честь знакомства? Кстати, если в слове «хлеб» сделать четыре ошибки, то получится «пиво»! — не отставал мужчина.
Света не знала, от чего отказывалась. Рассказчиком майор был изумительным. Яркая речь, точное слово, легкая ирония, занимательный сюжет. Фантазер, умница. Редкие качества для старшего офицера службы конвоирования. Холостого, между прочим.
После кафе поехали к часовне Параскевы Пятницы. На Покровской горе пили шампанское, пальцами ломая на фольге шоколад. Смотрели на угрюмую пушку, стрелявшую ровно в полдень, на город снизу, на сизые топки правого берега. Над городом кружил тополиный пух. Величаво несла свои воды знаменитая река. Скучал в салоне равнодушный таксист.
Света оказалась проводницей. Было ей далеко до тридцати, маленький сын жил с ее мамой. Говорила она мало, больше слушала. Часто смеялась. На глазах пьяневший майор ее забавлял. Завтра вечером рейс на Москву, выдача чуть влажных простыней и красивые движения с веником — почему сегодня не разрешить себе это невинное приключение?
«А он забавный...» — думала Света, испытывая материнское желание пригладить майору вихры и постирать рубашку.
Сережа встал на бетонный блок, посмотрел на склон горы, тускло блестевший битым бутылочным стеклом, и закричал:
— Немного красного вина! Немного солнечного мая! И, тоненький бисквит ломая, тончайших пальцев белизна!
— Упадешь, белизна! — рассмеялась Света, оглядываясь на проснувшегося таксиста. — А «Солнечный май» я помню: это группа, про белые розы, Шатунов, да?
— Шатунов, Шатунов! — хохотал Антонов. — Осип Эмильевич Шатунов!
...Проснулся майор от тихой музыки. Один. В углу на бриджах дремал черный кот. Девушка спала на полу, постелив себе узенький матрасик. Рядом пищал огромный китайский магнитофон.
Закрыв глаза, Антонов бегло проверил память на предмет провалов и безумств.
Провалов почти не было, явных безумств тоже. Это обрадовало. Неявных обнаружилось три. В бистро «Алиби» требовал кофе с чесноком — хотел быть интересным. Нервировал таксиста несуществующим пистолетом. В голом виде пытался конвоировать кота.
Еще майор вспомнил про истраченные деньги. Стало немного тоскливо.
Они ехали сюда очень долго — Каменный квартал, улица Краснофлотская. Здесь у Светы имелась гостинка.
К сексу девушка оказалась равнодушна, но уступила, чтобы не обидеть гостя.
У Светы было роскошное, точеное, изумительное тело.
Сказала, хвастаясь: «Мужики говорят, что у меня... с золотыми берегами».
Милое ароматное слово вылетело из ее уст легко и естественно.
Антонову хотелось точнее убедиться в этом, но хозяйка сразу ушла: «Я сплю только одна».
Всю ночь тихо пел магнитофон, и залетали в открытое окно комочки тополиного пуха.
«То, что Света уже мама, — думал Антонов, засыпая под «Европу-плюс»,— никак не отразилось на ее груди, фигуре и “берегах”».
Пятый час. Светлеет серенькое за окном. Майор тихо встал, выпил воды. Заметил на две поляроидные фотографии. На одной Света несла трудовую вахту в коридоре купейного вагона. С другой, прислоненной к флакону духов «Изабелль Т», улыбался трехлетний мальчик.
Вернувшись на кровать, майор стал дожидаться утра.
«Может, пора? — малодушничал майор. — Тридцать пять, скоро выслуга. Сколько еще давиться консервами по выходным и дружить гениталиями со случайными женщинами? Я одинок... Я трагически одинок... Одинокий, как вымпел на Луне»,— пожаловался он шепотом черному коту.
«Проводница Света, золотые берега, почему вы не вызолотили мой пах? — продолжал красиво думать Антонов. — Скоро полиняет выскочивший из “Поляроида” квадратик, с грохотом умчится скорый поезд, сгниет фольга от шоколада в нашей кислой и щелочной земле.
А пока — я помню тебя, Света. Каждой клеточкой и каждым нервным окончанием.
И хочу — глупую, смешливую, свежую.
Ты приедешь из Москвы, и мы недолго подружим. Потом распишемся. Я стану отцом твоему мальчику. Научу стрелять, буду брать на бега. Мальчик вырастет, станет мужчиной. Навестит нас на даче, привезет нашего внука. Вечером ты будешь перетирать «викторию» с сахаром — так у варенья сохраняется аромат свежих ягод. Как делала моя мама. А я прочитаю много хороших стихов, ты прочувствуешь их и полюбишь. Мы проживем долго и счастливо и умрем в один день.
А зимой… а что я с ней буду делать зимой? — сбавлял обороты майор. Что я с ней делать буду? Зимой? О чем говорить? Долгими зимними вечерами? А дети пойдут? Пеленки, пузыри, сопли...
…Боги мои! — чуть не вскрикнул начитанный майор. — Что за чушь лезет в голову! Это жара, это пиво...»
Бега закончились. Солнце пекло неимоверно. Девушка давно ушла, оставив на перильце пустую бутылку. Старый холостяк, бравый майор побрел к выходу, отсчитывая в ладони влажную мелочь на «Очаковское крепкое» и автобусный билет.


Петр Вакс
ДЕНЬ ПРЕВРАЩЕНИЙ

— А давайте, как будто мы...
— А давай!
Они поднимались по эскалатору на станции метро Почтовая площадь. Чтобы потом покататься на фуникулере. Или нет — вначале пройтись вдоль набережной, посмотреть на Днепр. Или нет — вначале мороженого поесть. Папе, конечно, кофе, зачем ему мороженое.
— Я тоже люблю мороженое, — сказал папа.
— Так кто мы? — нетерпеливо спросил Петюшка, дергая папу за куртку слева.
— А я знаю кто, — вставила Верка, дергая папину куртку спереди. — Мы лошадки.
— Точно, — сказал папа.
Он занес ладонь за черную резину поручня, над уносящейся назад неподвижной частью эскалатора. Ладонь превратилась в маленькую лошадку, пальцы — в ноги с копытами. Дык дыки-дык!..
— Дык дыки-дык! — эхом повторила Верка.
— Дык-дык! — подтвердил Петюшка. — Я тебя обогнал!
— Не обогнал.
— Я скачу на лошади! У меня в руке сабля.
Наверху, в холле станции пассажиры торопливо расступились: навстречу им проскакали три всадника. Цок-цок! — дробью прогрохотало эхо над головами.
Потом люди сомкнулись и заспешили дальше, по своим делам. Дела, это такая штука, что ты прохожим хоть голубого в полосочку слона покажи — не обратят внимания. Только один не очень спешащий заметил, и очумело подумал: «Фу ты, Господи... Это из-за жары, наверное, чудится. Говорили мне без воды из дому не выходить...»
— Ну? — Они подошли к палатке с мороженым. — Какого вам, всадники?
— Мы не всадники уже сто лет, — надула губки Верка.
— Ага... Мы пингвины, — сообщил Петюшка.
— Ну конечно, пингвины, — не смутился папа. — Кто ж еще? Только пингвины понимают толк во вкусном мороженом... Девушка, нам пломбиру и эскимо. А вот этому маленькому пингвинчику шоколадного.
Девушка с выбеленными волосами и розовым лицом открыла рот.
— Ой... Пингвинчики...
Папа улыбнулся и сам отодвинул прозрачную крышку холодильника. В лицо дунула прохлада. Он ловко отыскал среди ярких оберток нужные брикеты, расплатился.
— Прикольно! — Девушка восхищенно улыбнулась. — Где вы их взяли? В цирке? Им же тут жарко!..
— Ничего. — Папа откусил кусок эскимо и невнятно добавил. — Мне тоже жарко, меня пожалейте.
Продавщица, не закрывая рта, смотрела странной троице вслед. По спинам пингвинов прошла легкая рябь, они превратились в мальчика и девочку. Девушка закрыла рот ладонью. «Надо сменщице позвонить, отдохнуть», — подумала она.
Упоительно жаркий день обещал быть веселым.
— Нельзя с мороженым — буркнула бесцветная какая-то тетка за стеклом в кабинке перед платформой фуникулера. — Не положено.
И она кивнула на кучу запретительных табличек.
— Ну ладно, — пожал плечами папа, — отойдем в сторонку, доедим.
— А если б мы были этими... Вип-персонами? — обиженно спросил Петюшка. Он иногда телевизор смотрел.
Женщина увидела перед собой известного артиста театра и кино. Боженьки мои! Он же снимается в ее любимом сериале «И снова о любви»! Расплывшаяся в восторженной улыбке тетка даже встала и, сложив ладони, пропустила кумира на платформу вместе с детьми. И денег с них не взяла.
Потом была Владимирская горка — руки в стороны — и летим, летим! — жжжж! Но папа попросил не играть в самолеты, потому что прохожие сильно пугаются. Ну ладно, мы тогда в собак. Вон в траве возле каменной скифской бабы собачка лежит, язык высунула...
Дворняга, увидев двух незнакомых собак, вскочила и поджала хвост. Но они очень дружелюбно ее обнюхали и стали прыгать вокруг, задирать и носиться кругами по траве, топоча толстыми щенячьими лапами. Дворняга удивленно пожала ухом, побегала с ними немного и вновь улеглась в тенечке.
Что теперь? На детскую площадку, кататься на качелях и съезжать с горки? Фу. Там неинтересно.
— А давай, будто я Гарри Поттер.
— Давай! А можно я?
— Ты же девочка. Будешь Гермионой.
Заискрились волшебные палочки. Не получается трансфигурация? Еще раз попробуй. Дуэль, дуэль!.. Но, чур, осторожно... А лучше не друг с другом, а со мной, сказал папа-Дамблдор.
Улыбаясь в бороду, старый волшебник легко, одним движением ноздрей отражал направленные на него молнии заклинаний.
Потом начало смеркаться, и эх... надо идти к метро. Пошли по Костельной. На деревянной скамье в каштановой аллее гогочущая компания.
— Эй, пацаны... — Языки совсем заплетаются. Под ногами несколько пустых бутылок. — Давайте с нами, за Динамо-Киев!
— Спасибо, — вежливо-спокойно, — нам домой пора.
— Слышь, они за Динамо не болеют, блин! Вот уроды, понаехали... А ну-ка...
Протянули руки. Так, чисто попугать дядьку с мелкими. Чтобы футбол полюбили.
— Рррррррр...
Что такое?! Откуда эти псы с оскаленными мордами?!
Парни перепрыгнули через скамейку, удрали за угол. Их уже не было, а бутылка на асфальте еще кружилась вокруг своей оси... В урну ее, нечего тут бутылками сорить.
...— Ну все. Уже совсем все, — сказал папа поздно вечером. — Пора спать. Почему не спите?
Он укладывал их целый час.
— Уже и про драконов вам рассказал, — укорил папа, — и про динозавров, и про динозайцев...
— Подушка горячая, — тихо сказала Верка.
Петюшка промолчал.
— А может, ты останешься? Пап?.. — еще тише спросила девочка.
Мальчик опять промолчал.
Папа открыл рот и закрыл.
— Ну вы же знаете, — с едва уловимой досадой ответил он, на глазах превращаясь из веселого друга и товарища по играм в папу, уставшего до окаменелости. Папу занятого. Папу, приходящего только по воскресеньям. — Я же не могу!..
Верка замолчала, а Петюшка и так рта не открывал. Если задавать вопросы — а почему ты живешь не с нами, а почему ты ушел — папа превратится в болтуна-который-за-кучей-слов-скрывает-незнание-ответа. Или просто выйдет на балкон.
Скоро должна вернуться мама. И тогда он сможет вернуться домой.
К себе домой...
Пришла мама, тихо зашла в спальню. Под взглядом мамы папа превратился в виноватое чудовище. Чудовище пожало плечами. Мама превратилась в строгую каменную бабу.
Она подошла к кроватям, не глядя уже на папу (папа тут же превратился в человека-невидимку), нежно сказала:
— Котятки мои...
Там, под одеялами, действительно лежали не дети, а котята. Но мама не удивилась и не испугалась, а улыбнулась.
Одни котенок дернул ухом, другой пошевелил хвостом. Под их сонными взглядами каменная баба превратилась в маму.
Просто в маму.


Татьяна Китаева
АФОРИЗМЫ

Не откладывай на завтра того, кого можно достать сегодня.

Если не везет — доплатите.

В соревнованиях полов выигрывает плинтус.

Хочется русского языка и нерусской ответственности.

Надоело наступать на одни и те же грабли — купи новые.

Всю жизнь училась любить себя, но всегда кто-то не вовремя подворачивался под руку.

Из украшений на мужчине должно быть только обручальное кольцо.

Лечение зависимости от родителей осуществляется в зависимости от родителей.

Почему Чернышевского помню, а самое интересное — нет?

Жизнь надо прожить так, чтобы не хотелось еще по одной.

Стоит лишь купить новое пальто — сразу начинают обращать внимание! Женщины.

Вся жизнь — война, а люди в ней — дезертиры.

Руки у нас коротки, зато язык до Киева.

И то, что было — тоже пройдет.

Срок годности истины истекает с последней каплей вина.

Ни одна женщина не позволит использовать свою слабость, до тех пор, пока сама полностью ею не воспользуется.

Бесполезно учить историю. Ее все равно ничему не научишь.

Способностей нам не занимать. Нам бы денег.

Жизнь — это целая наука. А есть она или нет — ученым это неизвестно.

Пришла к выводу, а он — занят.

Всегда подавала надежды. Только столики путала.

Надежда умирает после завещания.

Даже у кошек — собачья жизнь.

Совсем нет сил быть слабой.

Все будет хорошо. В порядке общей очереди.

Одно из достоинств опыта: ты точно знаешь, что делаешь глупости.

Победителей не судят. Расстреливают на месте.

Не материтесь про себя. Есть более достойные кандидатуры.

Мужчина терпит правоту женщины до того момента, пока она не оказывается права.

Вкус у меня хороший. Главное — не переедать.

Да, я стерва. Зато порядочная.

Борец с сумой.

Тайна, покрытая браком.

Мужчина и женщина никогда не поймут друг друга: они хотят разного. Он — её, она — его.

С кем же память мне изменяет?

Можно ограничиться обмороком, но тогда вы пропустите самое интересное. Свою истерику.

До следующего мужа я абсолютно свободна.

Без средств к сосуществованию.

У меня хороший язык. Насчет английского — не знаю.

— Вот доживешь до моих лет...
— Да мне бы до своих дожить!

У нас отборный даже мат.

Жизнь многогранна. Но и она устаканивается.

Как мне тебя не ждать, чтоб ты пришел?

Не торопитесь выйти в люди. Вас там не ждут.

Зависть — плохое чувство. Но сильное.

Из любой ситуации есть выход с вещами.

Правда не страшна, если ее говорить про себя.

Я не отступлюсь от своего. И от твоего тоже.

Хватило бы ума сойти за дуру.

Люби все возрасты покорно.

День не задался с самого утра: не с той ноги встала на грабли.

Возьмите мои слова обратно.

Я сегодня конкурентоспособна на всё.

Всего, чего у меня нет, я добилась сама.

Настоящие герои всегда идут в обиход.

Мама считала, что я пошла в нее. Но я пошла дальше.

Мне 33. Но это ненадолго.

Ревность с первого взгляда.

Поцелуй в шею — это удар ниже пояса.

Живу в достатке: все достало.

Он был мужчиной хоть туда.

Вот так всегда: только появится жажда общения, а уже и аппетит проснулся.

Не люблю разочаровываться в людях. Но надо.

Из всех проб пера запомнилась лишь 585-ая.

Сводя счеты с женщиной, не забудьте расплатиться.

Такие женщины на дороге не валяются. Они там даже не стоят.

Трудней всего устоять лежа.

Вся жизнь — борьба: сначала за любовь, потом — с ней.