ВСЕ МУЗЫ В ГОСТИ БУДУТ К НАМ
МИХАИЛ ЯНЧУК
«ИГРАЙ МЕНЯ, НЕБЕСНЫЙ ПИАНИСТ»
Родился в 1973 году в Новосибирске, закончил факультеты журналистики и
прикладной лингвистики Варшавского Государственного Университета.
Живёт в Варшаве, работает продюсером на Польском Общественном
Телевидении. Публиковался в нескольких поэтических сборниках, в польском постфестивальном альманахе (в переводах), в украинской и белорусской периодике. Любит собак и тёмное пиво. Очень не любит Путина и
нынешней российской политики.
От составителя. Я с удовольствием представляю стихи М.Янчука не только потому, что они мне нравятся и, надеюсь, понравятся читателям «Обзора», но и потому, что наши с Михаилом симпатии и антипатии полностью совпадают. И меня трогают до слез его стихи, посвященные собакам. Бывает же такой консенсус между автором и редактором!
Ян ТОРЧИНСКИЙ
АНГЕЛ ПОТЕРЯВШИХСЯ СОБАК
А с виду фруктик тот ещё он был –
Бескрыл, небрит, без каменной скрижали.
На небесах его, видать, прижали –
За то, что очень землю полюбил.
Но слишком знал людей, чтоб им помочь –
И много лет на каждой части суши
Он возвращает в рай собачьи души,
Сквозь безысходность воющие в ночь.
Гроза катилась, струями хлеща –
Противовесом глыбе мирозданья
Он прикрывал дрожащее созданье
Полой когда-то светлого плаща.
И я подумав – это, видно, сон,
Сказал ему, помягче сделав рожу –
Ты спас щенка – и мне поможешь, может –
Ведь я внутри такой же, как и он.
Застыли, намокая под дождём.
Он буркнул – ты не мой клиент, вообще-то.
По вашей части есть другие где-то.
Но если просишь, так и быть – пойдём.
В чернильности подъездной темноты
Он передал мне дар – живой комочек,
И позвонив – растаял в пасти ночи,
А двери – вся в слезах – открыла ты.
Ну вот – смеёшься – «Врёшь ты всё, дурак!» –
Опять не веришь моему рассказу...
Я не встречал его с тех пор ни разу –
Он ангел-потерявшихся-собак.
27 МЕСЯЦЕВ
вот. и. всё. – такие маленькие буквы
Чуть – совсем. А представлялось – будет много,
Было – много. Но у нас всё – не по book-у.
Ты любила, чтобы так. И я. Дорога
В изумрудность продолжается. Останься
На пока-из-глаз-совсем-не-скрылся-остров.
Одуванчик светлой памяти – меж пальцев:
Я любил тебя за... нет – не за, а – просто.
Кто бы ни – пусть сможет – только так же чисто.
Ты же знаешь, я реву, когда – прощаться.
Проще сделать, чем пытаться научиться –
Отпустить тебя в твоё – другое – счастье,
Раздвоив нераздвоимое – на ветер,
И потом не сожалеть, что – не подумав.
Я любил тебя, как никого на свете.
У-ле-тай. Ладони лодочкой и – дунуть.
ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОЕ
"И непонятно сердцу, чем отчалить,
И что оставить дому, улетая".
Екатерина Келлер, "Уроки молчания"
Протяжным эхом крика "приезжай"
Переведёт нас стрелочник сердечный,
Толчком предчувствий обозначив путь
Доверившихся мерным перестукам.
Плацкартна полость рейсовых китов –
Их чрево живо бережным желаньем –
По полкам разложив недвижность тел,
Не видеть снов, не проезжать Ниневий,
Прижаться к тесной тёмной духоте,
Молясь на полусогнутых коленях
Хранимым в хрипе легких слогом мы –
На алтарях неразделенной веры
В билет до станций "Мост" к любимым ты,
В билет, берущий нас воскресшим чувством
Времён, сокрытых днесь песком пустынь,
Усталых от себя, как мы устали –
И отреклись в пути от той мечты,
Которая пронзает дрожью поезд,
Не понимая нашей несудьбы
И бремени вины на стрелках сердца.
ЧЕРДАЧНОЕ
Был дождь, твои глаза и горький дым.
От ветра потолок дрожал, под ним
Росла любовь, преодолев трёхмерье,
И полукуб стремился к полусфере,
Уверенный, что в силах стать одним –
В желании открыться грудью в грудь,
И логике – сердец не обмануть.
Не праведность, ещё почти не грех, но
На распутье психо- или техно-
две воли избирали третий путь –
По грани между личным и безличным,
Когда уже не знаешь что и как –
Расплавлены тела, в руке рука,
И верит в вечность пламя тонкой спички.
А мы – близки и так омонимичны,
Как две полуспирали ДНК.
ИГРАЙ МЕНЯ
Играй меня, небесный пианист –
Импровизируй, сокращай длинноты.
Сыграй, что будет – прошлое на бис,
Проснувшись, я запомню эти ноты
И под сурдинку сердца стану длить
Меандрами впадающую в Лету
Мелодию – невидимую нить,
Сквозь партитуру чувствуя либретто,
Небрежно нацарапанное мной.
По кадрам недоснятых киноплёнок
Пойду под переполненной луной
За музыкой, как гáммельнский ребёнок
И заблужусь собой в синкопах снов,
Но ты меня без ритма не оставишь –
В лесах полутеней-полутонов
Случаются поляны белых клавиш.
Пятиоктавным чистым серебром,
Чуть спотыкаясь, семизвучно литься –
Я не забуду с каждым январём
Внутри переворачивать страницу
Пока хватает света в свете дня.
А если я когда-нибудь устану,
Non omnis*, вроде правда? – ты меня
Сведи на нет в неслышимом пиано.
Последней каплей ноты через край
Пролей – и сразу ногу с позолоты.
Сыграй в меня – на просто так сыграй,
Кто знает – может, выиграешь что-то.
.................................................................
*«Non omnis moriar» – «Не весь умру» (лат.)
Квинт Гораций Флакк, CARMINUM, III, 30.
КОНЦЕРТНОЕ
«Что касается меня, то я опять гляжу на вас,
А вы глядите на него, а он глядит в пространство».
Б. Окуджава
К этой флейтистке хотелось бы сесть спиной –
Звук исчезает от взгляда в её глаза.
В трансе танцуют пальцы в немом кино.
Не пересядешь подальше – заполнен зал.
Нет, некрасива. Худая, но не стройна.
Где-то под тридцать ей, ни одного кольца.
Руки в веснушках, чуть сгорбленная спина.
Мимика ставшая музыкой – стон лица.
Крохотный зальчик, накурено, первый ряд –
Запах духов её с горечью, старый лак
В трещинах – лупится. Господи! Этот взгляд!
Даже дворняги в стужу не смотрят так –
Так безнадёжно-отчаянно. Бездна. Край.
Мечен печатью проклятия этот дар –
Жить вне себя. Ну что же Ты, Боже – дай
Хоть чуть-чуть тем, кто всё для Тебя отдал.
Не нагружай эти плечи превыше сил,
Ей так немного надо – но не дано –
Сердца, способного выдержать это си
В вечность, когда два взгляда слились в одно.
Та же сутулость в поклоне. Дрожанье рук –
В аплодисменты расплавился до-мажор.
Дома – минор молчания. Вечный звук,
Всех партитур несбыточных дирижёр.
СОБАЧИЙ ЭПОС
Мне снится день, где молод я и крут –
Скамейка у лохматой старой ивы,
Где бабушки всегда неторопливы,
И где щенком гонял я у запруд.
Сжимался мир до палочки в руке.
До кончика хвоста сосредоточен –
Был мой бросок в траве предельно точен,
Кора чуть-чуть горчит на языке.
Уже несу, любимый человек!
Хоть слепота моя тебя скрывает,
Картинка, вспыхнув цветом, оживает
С обратной стороны собачьих век.
Тот день, как чёрной вечности река –
В закрытые глаза до боли пялясь,
Я ласково кусал его за палец,
Но холодна любимая рука.
Я не сумел хозяина спасти –
Спеленут старым пледом, что в заплатах.
Позволил людям в пахнущих халатах
Его во тьму парадной унести.
И на цепи у памяти сижу.
Меня друзья хозяйские пригрели.
В хорошей будке из пахучей ели
Теперь чужие двери сторожу.
Я поднимаю морду к небесам,
Прослывший нарушителем покоя,
И плачу, заходясь истошным воем,
А почему – не ведаю и сам.
Но и за это тут меня не бьют –
Здесь кормят хорошо, но всё иначе.
Придавлен сирым жребием собачьим,
Я вижу сон про старый тихий пруд –
Хозяин там стоит на берегу,
И он меня к себе рукою мáнит
В сияющем добрóм цветном тумане.
А я к нему через туман – бегу.
ДЕРЕВЕНСКОЕ
«В деревне Бог живёт не по углам,
Как думают насмешники, но всюду…»
И.А.Б.
Разве опишешь столько в одном письме! –
В хрустком безбрежье белой немой воды,
Свежей тропой морщинку даря зиме,
Вдруг попадаешь в небо, вплетаясь в дым.
Здесь – и по пьяни не позвонить друзьям –
Время лишь пепел, а горизонт – пунктир.
Там ведь у вас все дома – зачем я вам?
Я потерялся? – Вам бы себя найти…
Вот и февраль на излёте уже, а март –
Март – он цунами памяти нежных рук.
Вот незадача – а в сердце-то сплошь зима –
В ней я в разлуке – матери всех разлук.
Нужен кому-то? – Режьте, но не вернусь –
После перекрывает любое до.
Стоит ли слушать, как угасает пульс
Злого трёхмерья в грохоте городов?
Ставший потерей – жив я, пусть нетверёз.
Я ведь всё тот же (многие ли поймут?) –
Глянешь на землю глазом полночных звёзд –
И все попытки выдоха – гимн Ему.
ПЕСЧАНОЕ
“If sand waves were sound waves
What song would be in the air now?”
Suzanne Vega
Время – зерна мои, я в него никогда не верил,
Повернутся часы – и исчезнет, во мне дробясь –
Я сгрызаю зубами осколки любых империй,
Сохраняя их горькую память внутри себя –
Ваш судья вне страстей, не умеющий – гнев на милость,
Стойко вынесший все, что вы здесь сотворить смогли.
Я впитал столько крови и слез, сколько вам не снилось,
Кто посмеет сказать, что не я – это соль земли?
Я прочёл вашу землю – мне все в ней всегда известно –
Не умею всего одного – обнаружить край.
Я смотрю по ночам в высоту – ледяную бездну,
Видя белый-пребелый песок – мой вселенский рай,
За пределами вашего знания, боли, веры,
Тщаний cogito ergo и всех джомолунгм вранья.
Вы топтали меня, генералы моих карьеров,
Как прилив и отлив, только море – один лишь я.
Я скриплю на зубах. Утекая сквозь пальцы, плачу
По невечности вас, умирающих под луной.
Я свободней свободных – но что это вправду значит,
Вы поймёте тогда лишь, когда обернётесь мной.
ПЕРЕЛЕТНОЕ
Чуять кожей юг зябкой птицей сердец в сезон,
Ёжить перья нервов в безмерьи ноябрьской тьмы,
Унести – безудержных нас из тюрьмы raison
В где-то там, где снова бывают почти детьми.
Не считать – сквозь пальцы времен золотой песок
Бессловесных сказок в садах полуяви-сна
У недвижной сини без дна а-ля люк бессон.
И не знать – так лучше – совсем ни о чем не знать.
Хочешь – крест отдам свой серебряный – все стихи
За один двойной безвозвратный билет туда,
Где сливаются в белом золоте семь стихий,
А глаза в глаза – невозможно-сплошное да.
Он вернется – призрачным звуком сквозь пустоту
Журавлиным клином земную метель рассечь,
Между нашим сущим и прошлым ведя черту
По снегам двух судеб – прямую-прямую речь.
СНЕЖНОЕ
Скрипела упряжь, дед кряхтел, курил –
Ты глянь, как свищет!
В ту зиму тоже, кажется мне, был
Такой снежище...
Согнувшись, козью ножку подпалил,
Тянулись вёрсты –
Вот где-то тут его мы и нашли –
В снегу замёрзшим.
Я был мальцом, но помню – мёрзлый весь,
А взгляд суровый.
И все рядили – нахер было лезть
Зимой в сугробы?
Попа с села не стали долго ждать –
Так закопали.
При ём ещё стихов нашли тетрадь –
В снегу лежали.
Без документов шёл – видать с Инты,
Решили – беглый.
Дед бормотал, а беличьи хвосты
Огнём по снегу
Мелькали – дедов голос их спугнул,
Бубнящий рядом –
Я не заметил даже, как уснул
Под снегопадом...
Я видел, как он шёл – облеплен весь,
В руках мороза
Поэзией, крошащейся с небес
В сугробы прозы.
Под замерзанье несказáнных сутр
О половинках,
Губами, что-то шепчущими внутрь,
Ловя снежинки.
Нащупывая перебором слов
На дне кармана,
Сухие крошки нереальных снов –
Бесснежье мая.
Он брел в снега, гоним своей мечтой
Неистребимой –
А в сердце всё сильнее стыла боль
Без губ любимой.
И лёг на снег, под неба образа –
Бездомных гнёзда.
В уставших от бессонности глазах –
Снежинки-звёзды.
Причастия шестиконечный дух
Его ковчегом –
С последним вдохом в лёгких – лёгкий пух
Остался снегом...
Лошадка стала. Дед, берясь за кнут,
Сказал небрежно –
Во всей округе нашей самый тут
Густой подснежник!
СОВСЕМ ПРОСТАЯ ПЕСНЯ О ЛЮБВИ
есть твои глаза,
есть моя любовь,
остальное – тайна.
хоть одно из трёх
было бы не так –
я бы жить не смог.
мы с тобой в тот день
на одной волне
были так случайно,
как случаен быть
на своей земле
может только Бог.
я смотрю назад –
даже странно, что
было что-то прежде –
до тебя я знал
столько языков,
но они – как жесть.
я забыл их все –
живы только два –
тишина и нежность,
прикоснись ко мне –
на любом из них
я скажу – мы есть.
так близки до дрожи,
как мы с тобой –
не бывают люди.
всё-превсё беззвучно –
глаза в глаза –
можешь говорить.
Я сожгу слова –
шар моей души
переплавлю в кубик,
и любая грань –
«я тебя люблю» –
только разный шрифт.
я не помню, как
нам на эту жизнь
в небе круг очерчен –
сколько было там
в векселях судьбы
выписано лет –
но я так хочу
сердцем к твоему
прикасаться сердцу,
когда Бог придёт,
поцелует в лоб
и погасит свет.
КАЛИПСО
Волнами пенной бренности прибиты,
Из времени выныривают мачтами.
Их бороды огромны лишь для виду –
Внутри все как один они как мальчики,
Смешные в позе грозного Улисса.
Сезонно поглощённые спектаклями,
Все одиссеи сходят за кулисы,
Итогово притянуты итаками.
Слепым певцом в незрячести воспеты,
Уходят в море под штормящий занавес.
Она простила им, вобрав приметы
Всех путников единой нервной завязью,
От боли отвердела в белый камень –
На мрамор красоты осядет копоть дней.
Прожилки нервов – в узелки на память –
С последующим каждым – все безропотней.
Старуха-мудрость с ювенильной страстью –
Из тех, кого расставшись – вечно хочется.
Заблудших в море обогрела счастьем,
Себе оставив берег одиночества.