�ЗГНАНН�К�: ГРАЖДАНСКАЯ ПАН�Х�ДА

Евгения КРАВЧ�К

Нисанит, Элей-Синай и Дугит, построенные на берегу Средиземного моря в северной части сектора Газы, отличались от поселений Гуш-Катифа отнюдь не только декларированной, показной светскостью, но и не менее важной особенностью: они находились в демилитаризованной зоне.
�менно туда — в заново милитаризованную (мрачная ирония судьбы) зону, на развалины поселения Нисанит решили бывшие его жители совершить марш-бросок в день двухлетия изгнания.
Точка сбора — автозаправочная на перекрестке у кибуца Яд-Мордехай.
Время — 2 часа дня.

ВСЕОБЩАЯ МОБ�Л�ЗАЦ�Я
В назначенном месте я оказалась ровно в полдень. До начала марша — минимум два часа, но просторная автостоянка плотно утыкана полицейскими машинами и автомобилями пограничников. В воздухе витает нервозность.
— По какому поводу объявлена «всеобщая мобилизация»? — спрашиваю кибуцника, заливающего мне в бак бензин.
— Понятия не имею... — отвечает парнишка. — По радио передали, что армейские подразделения проводят зачистку на юге сектора Газы, но при чем тут полиция?!
— В два часа дня отсюда по направлению к Нисанит должна выйти колонна демонстрантов.
— Значит, будет жарко... — подводит черту кибуцник.
Куда еще жарче? День выдался аномальный — градусник зашкаливает в тени за 40. Тяжелейший хамсин — жесткий, удушливый, слепящий, отупляющий...
У меня на глазах в сторону бывшего КПП «Эрез» выезжает груженый железными стояками тендер с надписью «Полиция». Одновременно три машины (в каждой — сотрудники службы безопасности) спускаются с шоссе и, поднимая клубы скрипящего на зубах песка, рассредоточиваются по ведущим к границе с сектором Газа проселочным дорогам, чтобы замаскироваться в кустах.
По всему ощущается: операция тщательно спланирована.
«Бах!» — доносится знакомый по ливанской войне сухой хлопок. Если нет раскатов и треска, значит, ракетный снаряд, скорее всего, грохнулся где-нибудь в поле, не повредив строений.
Выехав по направлению к Сдероту, успеваю услышать последнюю фразу сводки новостей: «По Западному Негеву выпущено два «касама». Оба взорвались на открытой местности. Пострадавших нет».

РАЗРУШАТЬ — НЕ СТРО�ТЬ
Вернувшись в нужное место через пару часов, застаю около кибуцного торгового центра не по-израильски тихую, молчаливую толпу. Первым опознаю Нисима Авиноама — одного из строителей поселения Нисанит.
Года три назад, когда минометный снаряд угодил в здание поселкового клуба, Авиноам на правах отца-основателя смешанного светско-религиозного поселения повел меня туда, чтобы показать уцелевшую на стене размашистую надпись-граффити: «No fear!» («Без страха»). Сегодня, однако, я с трудом признала в человеке с покрасневшими глазами харизматичного жизнерадостного Нисима: столь резко постареть всего за два года можно лишь, пережив невосполнимую личную утрату.
— Где вы живете, Нисим? — спрашиваю я.
— В караванном поселке в Ницане. Первый год пролетел незаметно: мы были в шоке. Не представляли, как жить дальше, что делать...
Когда стало ясно, что обещание правительства выделить нам участок под строительство новых домов и обеспечить работой, — циничная ложь, мы стали лихорадочно искать выход из тупика. Набрали в банке ссуд и открыли в Гедере фалафельную. Работаем вместе с женой — она помогает на кухне.
— Насколько я помню, ваша жена учительница...
— Да, она была директором детских садов в Нисанит, — подтверждает Авиноам. — Незадолго до ликвидации поселений ее уволили, устроиться по специальности не смогла. Государство бросило нас — бездомных, безработных — к чертям собачьим. Но не только! Ближе к депортации нас объявили «врагами народа». Даже больное сознание не могло выдумать ничего более абсурдного: законопослушных граждан, все свои силы, всю молодость посвятивших освоению новых земель и строительству еврейского государства, объявили преступниками.
Нисим Авиноам вспоминает, как в 1984 году он с группой первопроходцев приехал на место будущего поселка.
— Работали мы день и ночь, спали в палатках, потом — в караванах, но то были самые счастливые времена в моей жизни, — говорит он. — Тогда мне не приснилось бы в кошмарном сне, что настанет день, когда мне придется вынести книгу Торы из построенной нами синагоги...
Пауза...
— Знаете, я не могу заставить себя даже посмотреть в ту сторону, где лежит в руинах Нисанит, — признается он сдавленным голосом.
Вокруг нас собираются соседи Авиноама — бывшие жители Нисанит. Никто не вмешивается в нашу беседу, не перебивает. Люди молча, как на панихиде, обнимаются с Нисимом, женщины утирают слезы...

ОТВЕРЖЕННЫЕ
Нисанит, Элей-Синай и Дугит, построенные на берегу Средиземного моря в северной части сектора Газы, отличались от поселений Гуш-Катифа отнюдь не только декларированной, показной светскостью, но и не менее важной особенностью: они находились в демилитаризованной зоне. �менно это обстоятельство и привлекло в Нисанит уроженку Тель-Авива Ханиту Лейбович.
— Мы с двумя дочками прожили там пять лет и три месяца, — говорит она. — Фантастически красивое место, высокое качество жизни... Но главное — люди. Открытые, искренние. Настоящие. Приняли нас с распростертыми объятьями. Мы не запирали дом на ключ, оставляли открытой машину: никакого воровства в Нисанит никогда не было.
Работала Ханита служащей на мебельной фабрике в промзоне «Эрез». Спаянный коллектив, здоровая атмосфера.
Сегодня этой фабрики тоже нет, как исчезли с лица земли и расположенные неподалеку от «Эреза» цветущие поселки.
— Вот уже два года я без работы: куда только не обращалась — нет вакансий, — говорит Ханита. — Живем мы в каравилле в Ницане (слово «каравилла» Ханита озвучивает не через «к», а через «х». Получается — «харавилла», в дословном переводе с иврита — «говно-вилла» — Е.К.). В Нисанит жару мы переносили легко: стоило распахнуть окна на веранду — дом наполнялся свежим морским воздухом. А в караване кондиционеры приходится оставлять включенными 24 часа в сутки: времянка нагревается, как духовка.
Ханита убеждена: тот, кто не пережил ужаса изгнания, кто не был лишен крова, работы, положения в обществе, не в состоянии представить остроту боли, обиды и унижения, ставших для изгнанников хроническими.
— Я крепилась до последнего момента, — рассказывает соседка Ханиты. — Я просто дала себе установку: чтобы не попасть в психушку, не стану участвовать ни в каких акциях протеста и отключу телевизор...
Вместе с большинством светских жителей Нисанит, эта женщина (по настоятельной просьбе имени ее я не публикую) уехала из поселения за пару недель до установленной правительством даты «эвакуации».
— Мне казалось, что таким способом удастся уберечь детей от психологической травмы, — объясняет она. — А потом... Потом я случайно включила телевизор и обмерла: бульдозер рушит наш дом. До того я считала себя сильным человеком, разумным, практичным. Но услышав, как с треском валятся стены, я испытала такое чувство, будто бульдозер прошелся по мне всеми своими гусеницами и выколол мне ковшом глаза. К одной из стен дома остался приколотым детский рисунок... С тех пор прошло два года, но мне они кажутся вечностью. Для нас время остановилось. Мы все — инвалиды. Каждый из нас изо всех сил старается скрыть от окружающих кровоточащую душевную рану, а она не затягивается. По-моему, никогда не зарубцуется...
Нисим Авиноам тем временем распаковывает увесистый сверток. В дорожной сумке — белоснежные полотнища с надписью: «Нисанит, Элей-Синай, Дугит: возвращаемся домой».
— Дай-ка и мне такой «саван», — обращается бывшая соседка к Нисиму. Накидывает белое полотнище на плечи. Зябко кутается. По лицу бегут слезы, но стесняться некого: вокруг — все свои. �згнанники.

�З Н�ОТКУДА В Н�КУДА
В Нисанит проживало 300 семей. Сейчас они разбросаны по всей стране: 130 арендует квартиры в Ашкелоне, 90 ютится в караванах Ницаны, 30 живут в Бустан а-Голан, судьба которого сегодня тоже находится под вопросом, как и будущее других еврейских населенных пунктов на Голанских высотах.
— Часть бывших наших соседей оказалась в Бат-Адаре, остальные, как раненые звери, расползлись, кто куда, — говорит Нисим Авиноам. — Мы стараемся поддерживать связь с соседями: община Нисанита отличалась удивительной спаянностью — недаром поселенцы называли себя одной большой семьей, состоящей из 300 ячеек. Государство умышленно нас разлучило: по одиночке мы не представляем никакой силы.
— Выделен ли жителям Нисанит участок под строительство новых домов?
Мой вопрос явно неуместен. Какие участки, какое жилье?! Депортация (как верно заметил Джеки Леви, ведущий одной из передач армейской радиостанции «Галей ЦАХАЛ») тем и отличается от эвакуации, что во втором случае граждан цивилизованно переселяют в заранее подготовленное для них жилье, а в первом — выбрасывают на улицу. В никуда.
Ц�ФРЫ и ФАКТЫ: в 21-м поселке Гуш-Катифа проживало 8800 человек, из них порядка 400 — фермеры. В построенных ими уникальных теплицах на основе прогрессивных технологий выращивались экологически чистые овощи. 70% экспортируемых �зраилем органических овощей и 60% пользующихся повышенным спросом в Европе ростков герани производилось в Гуш-Катифе.
За два года, истекших с момента изгнания, всего 50-ти из 400 фермеров удалось добиться, чтобы им выделили для покупки земельные участки, однако ни в какое сравнения с прежними они не идут.
Большинство теплиц Гуш-Катифа было передано в эксплуатацию палестинцам. Однако с тех пор, как оттуда изгнали еврейских земледельцев, ничего в этих теплицах не растет.
85% семей, проживавших в Гуш-Катифе, сегодня обитают в 20-ти разбросанных по стране поселках-времянках или на съемных городских квартирах. �значально временные караванные поселки были рассчитаны на 2 (два!) года. Сейчас ясно: люди не выберутся из них и через 6—8 лет.
Всего на двух земельных участках из 26-ти, которые предполагалось выделить под строительство постоянного жилья, ведутся подготовительные работы. Правда, строительство рассчитано всего на 20 семей. Судьба остальных 1647 семей остается неопределенной.
Порядка 1450 депортированных — безработные. Но даже семьи, членам которых удалось устроиться временно или не по специальности, вынуждены тратить компенсацию не на покупку жилья, для которой она предназначена, а на продукты питания, школьные учебники, содержание детей.
Это подтверждает в беседе со мной 17-летний Натанэль Коэн, родившийся и выросший в Неве-Дкалим.
— Два года мы с родителями торчим в караване в Эйн-Цурим, — говорит он. — Уйма непредвиденных расходов — компенсация тает на глазах, а постоянного жилья нет и не предвидится.
В семье Коэнов пятеро детей, Натанэль — старший. Дед — ветеран нескольких израильских войн, отец, Эйтан, всю жизнь прослужил сапером в полиции. �звестная в Гуш-Катифе династия: Коэны из тех, кого в �зраиле называют «соль земли».
Рути, мать Натанэля, — учительница. Прежде работала неподалеку от дома. В последние два года ей приходится ежедневно ездить на работу в кибуц Хафец-Хаим. Впрочем, по сравнению с другими изгнанниками Рути крупно повезло: она хоть куда-то устроилась. Удержался на службе и ее муж, Эйтан.
— Папа остался в полиции, обезвреживает по всей стране взрывные устройства, но после депортации полицейским он себя уже не считает, — уточняет Натанэль. — Если отца спрашивают, где он работает, отвечает: «Я — сапер».

ДУША НАЦ�� � СВОБОДА ПЕРЕДВ�ЖЕН�Я
Время близится к трем часам, жара усиливается. В этих краях, в отличие от классической пустыни, хамсин переносится невероятно тяжело: рядом море. Повышенная влажность воздуха создает эффект сауны...
Пока бывшие раввины Нисанит и Элей-Синай проводят короткий митинг, к Ури Ариэлю и профессору Арье Эльдаду — депутатам от блока «Национальное единство» подскакивает энергичный офицер полиции.
— �мейте в виду: никаких походов по направлению к Нисанит, — предупреждает он. — Если кто посмеет приблизиться к тому месту, где прежде находился КПП «Эрез», тут же будет арестован.
— Работа полицейского — запретить, а наше дело — пойти по направлению к поселениям, — говорит профессор Арье Эльдад. — Каждый исполняет свой долг. Если жар ударит полицейским в голову и они применят силу при разгоне демонстрации, это останется на их совести, на совести пригнавших сюда Спецназ правителей.
— Ожидаете ли вы насильственного разгона демонстрантов?
— На мой взгляд, главное, что никто из участников марша не настроен вступать в столкновения с полицией или пограничниками, никто не собирается лезть через забор, чтобы проникнуть в сектор Газа, — говорит профессор Эльдад. — Дети, подростки и их родители съехались сюда во вторую годовщину депортации, чтобы под сенью бело-голубых знамен пройти маршем в направлении Нисанит и продемонстрировать окопавшемуся в секторе Газы врагу: наш народ неустрашим, никакие «касамы» и минометные снаряды не поставят нас на колени. Поэтому если полиция не осуществит провокаций, никаких трений не возникнет.
— В чем заключается выдвинутый вам ультиматум? — спрашиваю я Ури Ариэля, пытавшегося вести с офицером миролюбивые переговоры.
— Полиция запретила марш на том основании, что это — «политическая акция», — говорит депутат Ариэль. — Мы, со своей стороны, убеждены, что Эрец-�сраэль — душа еврейской нации, а духовность и политика несовместимы. Абсурдность ситуации заключается в том, что даже здесь, на суверенной территории �зраиля, около кибуца Яд-Мордехай, полиция с подачи нынешних правителей запрещает гражданам свободно передвигаться. С моей точки зрения, попытка ограничить свободу передвижения по суверенной территории �зраиля противозаконна.

ПОЛ�ЦЕЙСКАЯ СЕЛЕКЦ�Я
После митинга колонна двигает в путь. Вырулив на шоссе, где-то в двухстах метрах от перекрестка Яд-Мордехай я вынуждена бросить машину на обочине: несмотря на наличие у меня журналистского удостоверения, стражи порядка не позволяют мне проехать за перегородившие дорогу железные стояки. Около заграждений проводится тщательная селекция: оператор 10-го канала снимает шествие, высунувшись из окна движущегося автомобиля, зато собкор популярного русскоязычного телеканала RTVi Сергей Гранкин, обливаясь потом, прет на своем горбу увесистый штатив — машину его съемочной группы, как и мою, «выбраковали».
Прошагав километра три по раскаленному, как сковородка, асфальту, обнаруживаю, что запас воды в поллитровой бутылке предательски иссяк, зато рюкзак ощутимо потяжелел и тянет к земле.
— Привал! — объявляет основатель поселения Элей-Синай полковник Ави Фархан, заприметив в сторонке от шоссе дерево с раскидистой кроной. — Кажется, мы взяли слишком высокий темп: женщины с младенцами в колясках не поспевают.
Впрочем, уже на следующем километре путь колонне преграждает цепочка пограничников.
— Спускайтесь — пойдем в обход, — предлагает кто-то из подростков.
Часть людей скатывается по скользкому каменистому склону на поле. Другие (я — в их числе) продолжают топать навстречу живой цепи.
— Назад! — орет тот самый офицер, который суетился у кибуцной бензозаправки.
— Остынь, Боадана, не горячись: лучше вспомни, сколько лет мы с тобой приятельствовали — ты патрулировал наши поселения, — напоминает Ави Фархан.
Поздно. Трое пограничников уже волокут в «воронок» тщедушного парнишку. Дотащив, валят на асфальт.
— Позвольте поднять очки — я ничего не вижу! — просит арестованный.
Неожиданно на раскинувшемся вдоль шоссе поле возникают полицейские конники. После их «художеств» в Амоне мало кому захочется попасть под копыта откормленного 600—килограммового скакуна. Часть подростков, подгоняемая всадниками, обреченно плетется обратно на шоссе.
Здесь полиция приготовила новый сюрприз: на повороте, ведущем в мошав Натив а-Асара, шоссе намертво — муха не пролетит! — перекрыто. � хотя до КПП «Эрез» еще минимум 500—700 метров стопроцентно израильской территории, представителям титульной нации путь туда заказан.
Мимо в сторону «Эреза» на малой скорости проезжает такси. В окне успеваю увидеть арабку в белом головном уборе, на заднем сидении — усатые попутчики в куфиях.
— Подержи, пожалуйста, знамя! — обращается тем временем девушка с бело-голубым флагом ко всем подряд полицейским и пограничникам. — Не бойся, возьми: оно не только мое, но и твое тоже: государственный флаг �зраиля!
Полицейские отворачиваются: кто стыдливо, а кто и с неприкрытой злобой.
— Ну хоть секунду подержи! — голос девушки срывается, по лицу текут слезы...
— Вызовите «скорую»: мне плохо... — просит парнишка в черной кипе.
Пытаюсь набрать номер, но мобильник не реагирует: видимо, поблизости нет антенны моей компании сотовой связи.
— Вызовите парню «скорую», — прошу я полицейского — репатрианта из Эфиопии.
Наплевав на приказы командиров, он набирает номер. К парнишке подскакивает другой полицейский.
— В армии я был санитаром боевых частей, — объясняет он мне, после чего обращается к мертвенно бледному демонстранту: — Сядь на землю. Давай-ка посчитаю пульс. Воду! Принесите воды: налицо все симптомы теплового удара.
Как только на шоссе со стороны Ашкелона появляется амбуланс, мы с бывшей жительницей Нисанит останавливаем выехавший по встречной полосе из Натив а-Асара автомобиль и просим водителя подбросить нас до перекрестка Яд-Мордехай.
— Садитесь, — говорит мошавник и, тронув машину с места, продолжает: — Прежде наш поселок считался райским уголком. А в последние два года, с тех пор, как мы оказались на границе, жизнь в Натив а-Асара превратилась в сущий ад. Чуть не каждый день ракетные обстрелы. Вот и в минувшее воскресенье снаряд угодил в теплицу. Владелец и работники чудом уцелели, но ущерб причинен чудовищный...
По данным пресс-службы полиции, 17 участников марша в Нисанит было арестовано.
По данным пресс-службы ЦАХАЛа, только за последнюю неделю по населенным пунктам Западного Негева было выпущено 22 «касама», а за истекший месяц — более 120.

«Новости недели», mnenia.zahav.ru