СТАБИЛЬНОСТЬ И БЕЗОПАСНОСТЬ ВАЖНЕЕ АДМИНИСТРАТИВНОЙ ЮРИСДИКЦИИ

СТАБИЛЬНОСТЬ И БЕЗОПАСНОСТЬ ВАЖНЕЕ АДМИНИСТРАТИВНОЙ ЮРИСДИКЦИИ

Сергей МАРКЕДОНОВ

В июне 2007 года проблема Пригородного района (спорной территории между двумя республиками Северного Кавказа) снова оказалась в центре внимания СМИ и общественности Северной Осетии и Ингушетии. Напомним, что в результате осетино-ингушского конфликта (октябрь-ноябрь 1992 года, первый межэтнический конфликт на территории РФ) территорию конфликтного района покинуло более 30 тысяч ингушей. И сегодня проблема их возвращения является главным камнем преткновения в процессе нормализации отношений между двумя соседними республиками.
Новый всплеск информационной и общественной активности начался после того, как 13 июня 2007 года судебные приставы выполнили решение суда Пригородного района об «освобождении незаконно захваченных земель» и принудительно перевезли пять семей вынужденных переселенцев из поселка Майский в поселок Новый на границе двух республик. Именно как «освобождение незаконно захваченных земель» рассматривается эта операция в Северной Осетии. «Стихийный городок ингушских переселенцев Майский больше не существует». Так резюмировал итоги работы судебных приставов глава администрации поселка Майский (не стихийного, а официального) Микаэл Тимурзиев. По словам же представителя пресс-службы МВД Северной Осетии, «каких-либо противоправных действий в отношении переселенцев допущено не было».
Вообще, руководство Северной Осетии не раз озвучивало свои критерии того, как должен проходить процесс возвращения вынужденных переселенцев. По словам министра по делам национальностей Северной Осетии Таймураза Касаева, «процесс возвращения ингушских переселенцев в Пригородный район идет уже давно. 365 семей сегодня могут спокойно заезжать в населенные пункты, в город Владикавказ. Те, кто хочет, возвращаются. Но проблема в том, что за это время у многих беженцев выросли дети, и теперь эти дети говорят: в дом отца я не пойду, дайте мне новый дом. А у нас четкая статистика. Около 5 тыс. человек имеют право на возвращение. Не больше. С ними вопрос решаем. Но есть, например, категория граждан, которые не имели оформленного жилья,— их 3800 человек. 500 человек вообще жили в общежитии, а теперь они требуют жилье. Но это же незаконно. По селу Октябрьскому 227 семей числится в базе данных ФМС. Из них только у 99 — законное оформление домов. Мы им говорим: докажите, что это домовладение принадлежало вам, приведите соседей, которые это подтвердят».
Форсировать процесс возвращения беженцев власти Северной Осетии опасаются и по соображениям безопасности. По словам того же Касаева, «есть два населенных пункта — селения Октябрьское и Ир, куда мы не разрешаем возвращаться. Только в маленьком Ире 100 человек пострадало во время конфликта. Я не говорю про Октябрьское, где до сих пор носят траур по погибшим. И когда поднимают списки тех беженцев, кто хочет туда вернуться, оказывается, это в основном те, кто участвовал в конфликте. Мы не можем допустить их возвращения в этот район». Соображения безопасности, конечно, необходимо принять в расчет. В них, безусловно, присутствует логика. Однако очевидно также, что без полноценного постконфликтного урегулирования о стабильности всего Северного Кавказа можно будет надолго забыть. Естественно, вопросы собственности должны решаться строго в правовом поле (а не в соответствии с этнической собственностью на землю), но закрывать возможности для диалога двух обществ, формировать идентичность на основе конфликта 1992 года также бесперспективно. Следовательно, должны быть найдены компенсаторные механизмы для тех, кто не может вернуться в места своего прежнего проживания. И это должны быть такие механизмы, которые не будут восприниматься как подачка или одолжение, которые будут признаны получателями, как легитимная компенсация.
В Ингушетии на проблему «переселения» существуют диаметрально противоположные взгляды. После акции судебных приставов в Назрани у здания представительства федерального инспектора по Ингушетии началась акция протеста. По словам одного из участников этой акции, операция судебных приставов не обошлась без эксцессов (несколько человек были доставлены в больницу). Помимо акции у зданий федерального инспектора порядка 40 человек провели пикетирование офиса миграционной службы в Назрани. По словам руководителя ингушской правозащитной организации «Машр» Магомеда Муцольгова, «ни о какой законности в подобных случаях не может идти и речи. Посмотрите, что происходит. 14 лет власти Северной Осетии игнорируют этих людей, нарушая их конституционные права, нарушая Европейскую конвенцию о защите прав и основных свобод человека, и вдруг у кого-то появляется «гениальная» идея перенести вагончики с одного поля на другое и назвать это поселком». Однако одной Назранью общественные акции противников переселения не ограничились. 20 июня 2007 года группа ингушских вынужденных переселенцев из Северной Осетии обратилась в Москве к главе представительства УВКБ (Управления Верховного комиссара по беженцам) ООН в РФ Вольфгангу Мильцоффу с просьбой принять их для обсуждения своих проблем. В тексте обращения на имя Мильцоффа ингушские активисты выдвигают следующие тезисы: «Пятнадцатый год, мы — вынужденные переселенцы из Пригородного р-на и г. Владикавказа, не можем вернуться на свою малую историческую родину. Наши попытки возвращения на места прежнего проживания встречают организованное сопротивление со стороны осетинского руководства. На беженцев натравливают толпу хулиганов, совершающих противоправные действия, которые не пресекаются правоохранительными органами и работниками Южного федерального округа во главе с Полпредом в ЮФО». Таким образом, в Ингушетии конкретный казус (решение судебной инстанции и ее исполнение судебными приставами) рассматривают в гораздо более широком контексте многолетнего неразрешенного до конца осетино-ингушского конфликта. Наверное, иной реакции трудно было бы ожидать, поскольку обе стороны (и осетинская, и ингушская) предлагают «свою правду», интерпретируя одно и то же событие с диаметрально противоположных позиций. Компромиссы на сегодняшний день не стали составной частью мирного процесса вокруг Пригородного района.
Но какова же в этой ситуации позиция федерального центра? Напомним, что до сих пор единственной стороной, которая не дала политико-правовую оценку событий 1992 года (и их последствий) является федеральный центр. Более того, такая оценка считается политически неактуальной. Могу сказать, что именно по этому вопросу мне не единожды доводилось разговаривать с чиновниками очень высокого ранга, ответственными за решение этой проблемы. Их позицию можно определить формулой: «Давайте не будем бередить прошлое!» Как будто в республиках Кавказа это прошлое не бередят и без помощи Кремля?! Главной же целью российской политики в Пригородном районе они видят исполнение наказа Владимира Путина о скорейшем решении этой проблемы. Но эту проблему российский президент обещал решить к концу 2006 года. Между тем, на дворе 2007 год, и острота осетино-ингушского спора не стала меньшей. Хочется напомнить также, что когда-то в 1960-е гг. несгибаемый большевик Анастас Микоян, говоря о карабахской проблеме, высказался в том духе, что, мол, «давайте не ворошить этот муравейник». Такая позиция привела к тому, что этот «муравейник» затем разворошил весь Советский Союз.
В июне 2007 года позиции федеральных чиновников не были также четко заявлены. 19 июня директор Федеральной миграционной службы РФ Константин Ромодановский заявил, что временный городок в Майском ликвидирован на законных основаниях. Остальные же чиновники (включая и представителей Южного федерального округа) предпочли хранить молчание. Что ж, возможно, конкретное юридическое решение и можно рассматривать как правильное и правовое. Однако осетино-ингушский конфликт — это не спор вокруг одного поселка. И вообще, это не гражданский процесс вокруг спорного имущества. Необходимо определение базисных принципов разрешения этого конфликта, равно как и разработка методики постконфликтного урегулирования. По словам ингушского правозащитника Магомеда Муцольгова, этот конфликт способен разрешить Кремль (и должен разрешать именно федеральный центр). Не споря с самой посылкой Муцольгова (действительно, федеральный центр должен быть более активен и заметен), нельзя полностью согласиться с теми путями, которые он предлагает. «Необходимо принять лишь одно справедливое и законное решение об исполнении всех статей закона «О реабилитации репрессированных народов», — призывает ингушский правозащитник. Таким образом, речь идет о выполнении статей 3, 6 и 7 Закона, предполагающих территориальную реабилитацию репрессированных народов. Между тем, реализация такой идеи стала бы прецедентом не менее опасным, чем косовский. Закрепление определенной территории за определенной этнической группой спровоцировало бы «черный передел» не только на Кавказе. В Дагестане на «территориальную реабилитацию» претендуют чеченцы-аккинцы (и эти претензии могут стать несправедливостью уже по отношению к представителям других этнических общностей). Между Калмыкией и Астраханской областью есть спорные вопросы по т.н. «черным землям». И такого рода примеров немало. Кстати, и в Грозном многие имеют свои территориальные претензии к соседней Ингушетии. Таким образом, сверхзадача Кремля — четко определить, что представители любой этнической общности могут проживать в любой точке РФ. И не просто определить, но и реализовать это право. Иначе одним Пригородным районом проблема регионального апартеида не ограничится.
Административная принадлежность Пригородного района на самом деле второстепенный вопрос. Куда важнее другое! Смогут ли ингуши комфортно чувствовать себя на территории Северной Осетии (иметь там возможности учиться, лечиться, работать, делать карьеру, владеть собственностью или получить компенсацию за ее утрату). Именно эти пункты должны стать приоритетными в деле разрешения конфликта. Граждане одного государства (осетины и ингуши) не должны чувствовать себя представителями двух враждебных сообществ. А значит, и Северная Осетия не должна быть территорией без ингушей. Что же касается понятия «репрессированный народ», то оно, рожденное на излете советской власти в период «перестройки», должно быть существенным образом переосмыслено. В годы всевластия КПСС от тоталитарного режима пострадали все граждане СССР вне зависимости от национальности. Страдали не этносы, а граждане государства, мыслящие и действующие вопреки «линии партии»! Среди узников ГУЛАГа русских было не меньше, чем всех остальных. Можно ли считать на этом основании русских как «самых пострадавших»? Думается, что преодоление советского наследия возможно лишь после того, когда прекратится поиск тех, кто больше или меньше пострадал. Уважение прав человека и гражданина (а не этнические маркеры) должны быть положены в основу государственной национальной политики. Таким образом, главным уроком конфликта вокруг Пригородного района должен стать следующий тезис. Не важно, кто будет осуществлять юрисдикцию над этой территорией. Важно, чтобы граждане РФ осетинской и ингушской национальности могли бы там мирно жить, получая равные гражданские права и равную защиту российского государства и закона.

Politcom.ru