ВСЕ МУЗЫ В ГОСТИ БУДУТ К НАМ

ВСЕ МУЗЫ В ГОСТИ БУДУТ К НАМ

РИММА КАЗАКОВА

«НО САМА ЛЮБОВЬ И ЕСТЬ ОТВЕТ»

От составителя. Творчество Риммы Казаковой, любезно согласившейся прислать нам стихи, хорошо известно всем любителям поэзии и в представлении не нуждается. Поэтому предоставим слово ей самой.
«Что сказать о себе? Похоже, что родилась поэтом, но поэтом себя не считала.
Окончила истфак ЛГУ, а потом — Высшие литературные курсы.
Родилась в Севастополе, росла в Белоруссии, училась в Ленинграде, семь лет жила и работала на Дальнем Востоке, всегда много ездила и занималась общественной работой.
То, что — поэт, поняла, когда в нашей стране стали относиться к поэзии и к литературе — хуже некуда. Но это не причина для разочарования в собственном призвании. ''Существует и — ни в зуб ногой!'' — сказал великий Маяковский. Так оно и есть. Поэзия — миссия, Божье дело. И не нам, грешным, корректировать это назначение. Надо служить, как служат в Храме. Вот и служу...»
Добавлю только, что Римма Федоровна служит литературе, еще и являясь первым секретарем Союза писателей Москвы.
Ян Торчинский


НАРОД
Народ есть народ.
И Бог, и урод.
Он или безмолвствует,
или орёт.

Народ – это мыло,
слепая толпа,
тупа, тупорыла,
глумлива, глупа.

Нет, всё же, о, Боже!
конечно же, нет!
не рыла, не рожи –
цвет жизни и свет.

Народ иногда…
Нет, всегда! – высший суд.
Но блага на блюдечке
не поднесут.

А я из народа,
и я – за народ.
А в нашем народе
крутой недород.

Рожайте, спасайте
желанный приплод!
Дерзайте и знайте:
народ есть народ.


* * *

К БИОГРАФИИ ПОКОЛЕНИЯ
«Кто были мы, шестидесятники?..»
Евг. Евтушенко

Мы начинали в шестидесятых.
Не замечали мнений предвзятых.
Дух не смущали страхом – обжечься.
День диктовал: не мудрствуй лукаво.
Будь то прямая или лекало,
главное – правда слова и жеста.

Было еще товаров не густо.
Было в карманах грустно и пусто,
а в головах – раздолье и дерзость.
За пестротой уколов досадненьких
не сознавали мы, шестидесятники,
кто мы? – стремясь, сражаясь, надеясь.

О, повторить бы сказку счастливую,
не меркантильную, не суетливую,
о, возвратить бы ветер побед!
Там мы в обнимку с истиной были,
там нас взахлеб, всецело любили
на переломе жизни и лет.

Там осенило меня, что поэзия –
не стихоплетство да и не профессия
вроде вылепливания горшков.
Молния вспыхнула и озарила,
чем наше время нас одарило,
стойко выпутываясь из оков.

Чашу свою до капельки выпили,
время из рук безвременья выбили,
высшего промысла юное войско.
Вам ли о нас теперь разглагольствовать,
собственной долею не довольствуясь
и вымещая на нас недовольство?

Не называли еще нас по отчеству,
ни к попрошайничеству, ни к челночеству
мы отношения не имели.
Ни перед кем колен не сгибали,
мусор эпохи из душ выгребали,
и, как ни странно, что-то сумели.
И ни за что с нас больше не спрашивайте,
разных подлянок в душе не вынашивайте!
Прочее – дело других поколений.
Голос некрепкий, чистый, лирический
выполнил грозный долг исторический
в самом немыслимом преодоленье.

Шестидесятники, шестидесятники!
Новой надежды первые всадники.
Нам наше дело было не в бремя.
В ближнем бою меж светом и тенью
вы отмываете грязные деньги…
Мы отмывали грязное время.


ПЕРЕДЕЛКИНО. АВГУСТ 199О
Уезжают русские евреи.
Покидают отчий небосвод.
И кому-то, видно, душу греет
апокалипсический исход.

Уезжают, расстаются с нами,
с той землей, где их любовь и пот.
Были – узы, а теперь узлами,
словно склад, забит аэропорт.

Что сказать, что к этому добавить?
Это чья победа, чья беда?
Что от них нам остается? Память.
Памятники духа и труда…

Удержать их, не пустить могли ли?
Дождь над Переделкином дрожит
А на указателю к могиле
Пастернака
выведено:
«Жид».


АМЕРИКА. ДЕСЯТЬ ДНЕЙ, КОТОРЫЕ…
(Нью-Йорк, январь 2006)

Мне б написать, пока не позабыла
в подробностях
про эти десять дней…
Не пишется.
А столько, столько было!
Но сами факты, видимо, сильней.

(Вот так, когда один российский парень, –
дотоле, разве, с близкими знаком, –
когда в полет отправился Гагарин,
стихи об этом были пустяком.)

…Начну с мостов.
Шикарный несказанно,
веселый, как живое существо,
плыл над Нью-Йорком
нежный Верразано*,
а рядом и вдали –
того же сана –
различные подобия его.

Мосты, мосты!
А если в самом деле
пора забыть о поиске врага,
поверив то, что, наконец, сумели
вы нас соединить, как берега?!

Договоримся, город:
мы – не судьи,
скорей любой – любим, а не судим.
Под небом жизни мы –
всего лишь люди.
И все на бочке с порохом сидим.

Мой теплый взгляд –
не ложь и не усталость,
хоть жизнь и утомительно текла.
Но потому,
что мне с лихвой досталось.
тебе осталась толика тепла.

Давай не по-английски,
не по-русски –
безмолвно позабудем о былом,
хлебнем из океана без закуски
и тихо обменяемся теплом.

Оно пойдет на пользу в каждом стане,
и мы с тобой делились им не зря.
Настанет ночь,
и холоднее станет:
ведь все-таки вращается земля.

Ты ночью – как молитва, как «Осанна!»,
благословенье, восхищенье, спор.
…В пространстве растворится Верразано,
и весь Нью-Йорк,
и весь земной простор.
…………………………………………….
*) Верразано – красивейший новый мост в Нью-Йорке



* * *
Не могу я писать о Беслане…
«Это было не с нами, не с нами!» –
жизнь кричит,
защищаясь от зла.
Здравый ум замечает:
« Не с нами…
Это было не с нами, не с нами, –
наша очередь не подошла!»

* * *
Все падает из рук:
карандаши, тарелки…
Остался близкий круг,
но дни и чувства мелки.

Привычка подвела:
в пределах жизни бренной
примеривать дела
и помыслы к Вселенной.

Она теперь мала,
ее масштаб – оковы,
она мечту свела
к задачке пустяковой.

И этот крест несем,
мы, злясь, не соглашаясь.
И, словно яд, во всем –
растерянность и жалость.

Но смотрит строго друг:
пусть нет былого хора,
остался близкий круг,
основа и опора.

Остался близкий круг
для торжества науки:
всё падает из рук…
И всё вернется в руки.


* * *
Говорю не с горечью, не с болью,
но, презрев наивное вранье:
самой безответною любовью
любим мы отечество свое.

То ли у него нас слишком много…
И не стоит спрашивать так строго,
требовать,
грубить
и теребить?

Разве брошен, позабыт, несчастен
каждый,
кто к отечеству причастен
долгом и достоинством –
любить?..

И пускай оно не отвечает,
нас не замечает,
не венчает…
Ну а мы в просторах долгих лет
понимаем и с плеча не рубим.

Просто любим.
Безответно любим.

Но сама любовь –
и есть ответ.

* * *
Давно ушли из жизни
мои отец и мать.
Теперь ори иль свистни –
не вызвать, не позвать.

И все-таки с годами,
пропавшими вдали
в моей душе, как в храме,
пространство обрели.

Проблему не решает,
что встреча ждет не здесь.
И все же утешает:
раз были – значит, есть.

Жизнь откровенья множит
и взвешивает дни.
И, может быть, быть может,
что я –
и есть они.


* * *
Жизнь опять становится пустой.
Утешаюсь тем же примитивом:
«Мы не навсегда, мы – на постой…»
стало убеждающим мотивом.

Жизнь на удивление пуста.
А ведь всеми красками светилась!
Это здесь. А где-то там – не та,
будь на то, конечно, Божья милость.

Там мы все расставим по местам,
все ошибки прошлые итожа.
Но понять бы: где же это – «там»?
Может, здесь и там – одно и то же?

Может быть, и эти мы – и те,
и тогда, должно быть, все едино…
В душной тесноте и в пустоте
только быть собой необходимо.

И, еще до Страшного Суда,
вдруг открыть в согласии с судьбою:
«Мы – не на постой, мы навсегда!»
и заполнить пустоту собою.


ОДИНОКИЙ ВОЛК
«Я – одинокий волк. Мне стая не нужна…»
Андрей Дементьев

Виновно в этом время, вроде…
Пора бы взять мне в толк:
не по природе, по погоде
я – одинокий волк.

Страницы прошлого листаю.
Везде – один лишь долг.
И тащит всю добычу в стаю, –
и только в стаю! – волк.

А стая принимает молча,
в привычку обратив,
и страсть дарить, отнюдь не волчью,
и веру в коллектив.

Но по неведомой причине
высокий глас умолк.
И что-то лопнуло в волчине,
и в нем очнулся волк.

Он втихомолку зубы точит,
отныне нелюдим.
Уже охотится по-волчьи
один, всегда один!

И оглашает воем ночки,
сам – мастью в эту тьму…
Но грызть кусок свой в одиночку,
видать, не по нему.

Так как же быть:
все так оставить,
и вправду волком стать?
А может, бросив эту стаю,
есть смысл: к другой пристать?

И может, верно: дело в стае?
Но эта истина простая,
что сердцу всех милей,
упрямо рядышком витая,
всё медлит стать моей…


ПОПЫТКА ДИАГНОЗА
Все пойму на выдохе и вдохе
и пойду с другими заодно
мимо жизни, около эпохи –
ибо нам вмешаться не дано.

Не умру от голода и жажды,
что-нибудь и мне перепадет…
И с эпохой разминусь однажды:
я пройду –
или она пройдет.


ЗАМЕТКИ МИМОХОДОМ
Я напрасных иллюзий не строю.
Зря мы к будущему примерялись.
Появились иные герои.
Времена поменялись.

И добро бы – на ринге, на плахе, –
дохнем тихо, без помпы.
Процветают поющие птахи,
бегуны, прыгуны и секс бомбы.

Удалая попса побеждает:
стёб и трёп – без печали!
А ведь Библия утверждает:
«Слово было вначале…»

Может, всё-таки время очнется,
загрустит виновато…
Но, боюсь, всё по новой начнется
не с молитвы,
а с мата…


* * *
«…Землю попашет, попишет стихи…»
В. Маяковский

Мне не спится.
В творческом процессе я.
Завелась. Писать – не ловля мух.
Говорят, что это не профессия…
но для хобби – слишком много мук.

Так художник из баллады Киплинга
рисовал – и был за это сыт.
Что искусство есть искус,
что – гибельно,
хоть прекрасно, –
всё нам говорит.

Знаю я: стихи – не развлекалочки,
если стих не заумь и не муть.
В строчках что-то от волшебной палочки:
прикоснусь – наружу выйдет суть.

Может быть, кого-то бы устроило,
чтобы мне их выводы постичь,
чтоб к стихам еще я что-то строила.
чтобы шить старалась или стричь.

Я не буду фразами размахивать,
громко защищая нашу честь.
да к тому ж поэты «парикмахеры»
есть у нас,
«портные» тоже есть.

Стричь купоны или оболванивать
головы доверчивых людей
можно,
как и хлам на них вываливать
подло перекроенных идей.

Я к ним не имею отношения,
и такою мне не быть уже.
Но идет какое-то брожение
там, в разочарованной душе.

Может, ропщет душенька усталая,
хочет, чтобы спорить перестала я…
Неужели стану «в ногу» жить,
буду стричь или немного шить?..


* * *
От макушечки до пят
я пока еще живая.
Но желанья не кипят…
Жить без жажды, не желая,

жить без страсти, все терпя,
не ломая даром копья,
не страдая, не любя, –
будто примеряю гроб я?

Нет! Пробей, последний гром!
К берегам моим остывшим
пригони, прибей паром
с тем, с которым в лад задышим.

Прогреми – до слез из глаз,
пусть потом за всё доспится,
но сейчас
в последний раз
дай прекрасно ошибиться!

* * *
Душа, как птица раненая, скорчилась.
обязанная каждому и всем…
Приходит слава.
А здоровье кончилось.
… Но, может быть,
еще не насовсем?

СЕКРЕТ УСПЕХА

Секрет успеха:
лишнего не брать –
в стремлении к достатку
слишком смелом,
в чужие игры не играть,
не врать
и не своим
не заниматься делом.