«ВСЕ МУЗЫ В ГОСТИ БУДУТ К НАМ»

«ВСЕ МУЗЫ В ГОСТИ БУДУТ К НАМ»

АЛЕКСАНДР КАЗАНЦЕВ

«На честном слове Россия держится…»
Александр Иннокентьевич Казанцев родился в 1952 г. в г. Зыряновске, Восточно-Казахстанской области, окончил Томский политехнический институт. Проживает в г.Томск. Автор двух десятков книг стихов, прозы и публицистики, трех пьес. Главный редактор альманаха «Сибирские Афины», член-корреспондент Академии поэзии и Петровской Академии наук и искусств. Секретарь правления Союза писателей России. Член редколлегий литературных журналов «День и ночь» (Красноярск), «Дом Ростовых» (Москва), альманаха «Академия поэзии» (Москва). Зарубежные публикации: Польша, США, Франция, Казахстан, Грузия.
От составителя. Творчество поэта Александра Казанцева – это отражение тревоги и ответственности за свою страну, свой народ, свою семью. Это любовь и нежность к тем, кому отдано сердце поэта. Это – размашистость и энергетика при безупречной стилистической отделке. И все это, переплетаясь, образует, как говорил Игорь Северянин, «нерв поэзы» в стихах нашего гостя из Сибири.

Ян Торчинский

*****************************

АНАСТАСИЯ
Тебе ещё всего-то три недели.
Тебе ещё в коляске, как в постели,
Просторно – вот насколько ты мала!
С надеждою, тревогой и любовью
Я, твой творец, склоняюсь над тобою,
Анастасия, девочка моя!

Но время незаметно пронесётся,
И мир перед тобою распахнётся,
Бескрайними просторами маня,
Всё ново будет, будет всё впервые:
И ласточки, и травы луговые,
Анастасия, девочка моя.

Когда-нибудь, наверное, весною,
Любимый назовёт тебя родною,
Откроется, ни слова не тая.
И ночью той, высокой, тёмно-синей,
Какой ты будешь вечной и красивой,
Анастасия, девочка моя!

Созвучие имён необъяснимо.
В душе моей живут неразделимо
И дочь моя, и русская земля.
Обязан я пред совестью и веком,
Чтоб выросла хорошим человеком
Анастасия, девочка моя.


ОТЕЦ И СЫН
Сын гостем приехал в деревню с женой.
Вот радость! Но батьку задело:
Все дети при деле, а этот, блажной,
Признал писанину за дело...
Книжонку сыновью в руках повертел
И хмыкнул презрительно носом:
«Негусто, однако!.. – потом покряхтел. –
Прочту, как управлюсь с покосом...»
С покоса вернулись в трухе и в поту –
Да в баньку – друг друга попарить.
И вспомнил родитель: «Книжонку прочту –
Вот крышу бы надо поправить...»
Всю крышу покрыли железным листом
На зависть родне и соседям.
И вспомнил родитель: «Книжонку – потом...
С утра за дровами поедем».
А вот уж и срок расставанья настал –
Последняя ночь золотая.
Старик до рассвета книжонку листал,
От корки до корки читая.
Дымил самосадом и крякал отец:
«И где же он так навострился?!
Однако и верно, при деле стервец!
Гляди-ка, в меня уродился!..»


* * *
Когда я стану старым,
Если таким я стану –
Буду свистульки из глины
Лепить дворовым мальчишкам.
Конечно, тогда в магазинах
Будет полно хитроумных
Разнообразных свистулек.
Верно. Но мне от мальчишек,
Знаю, не будет отбоя,
Ибо мои свистульки
Будут совсем простые.
Да, из обычной глины,
Той, что зовём землёю.
Да, вот из этой глины,
Которую топчем ногами,
Выросли из которой
Пустырник, полынь, ромашка...
И разнесут по свету
Мальчишки
Мои свистульки!
Чуть поднесут к губам их –
И оживут в том свисте
Все пустыри, овраги,
Все крутояры детства,
Где очень много ветра,
Где очень много солнца,
Где тянутся к этому солнцу
Пустырник, полынь, ромашка...
Только бы мне научиться
делать такие свистульки!


ПОГОДКИ
В небе след стремительный увидя,
Белый, хлопьевой, как простокваша:
– Арективный! – восклицает Митя.
– Реактивный, – поправляет Маша.

Меж деревьев тоненькие нити –
Паука затейливая пряжа.
– Он кусачий! – испугался Митя.
– Это враки! – ободряет Маша.

Солнце раскаляется в зените,
А кукушки отдыха не знают.
– Что считают? – озадачен Митя.
– Наши годы, – Маша объясняет.

И мечтают: «Что там будет дальше?..» –
Под сосной разлапистою сидя.
– Выйду замуж... – признаётся Маша.
– Ну и дура! – заявляет Митя.


* * *
Всё опасней, всё круче наклонные плоскости,
Всё шатучей мостки, всё безумнее мгла…
Я люблю, я люблю эту женщину, Господи,
Сделай так, чтоб всегда она рядом была!

Рухнул веры настил,
и судьба чёрным вихрем заверчена,
Достаёт нас вражда языками огня…
Понимаешь, Господь, мне нужна,
мне нужна эта женщина,
Если есть ты, Господь,
то её сохрани для меня.

Был я буен и груб, а теперь –
воплощение кротости,
Жаден был до удач, а теперь я и малому рад…
Я искал, я искал
и нашёл эту женщину, Господи,
Сделай так, чтоб она
не пополнила список утрат.

В небе молнии след –
как большая, ветвистая трещина,
Но вернуться должны синева и покой к небесам…
Сделай, Господи, так,
чтоб счастливой была эта женщина.
Нет, не делай, я сам…
Остальное я, Господи, сам!..


* * *
Я лох конца тысячелетья,
По всем статьям полнейший лох,
И лишь одно сумел успеть я –
Насквозь познать, насколько плох.

Лохмотья века подобравший,
Заглох мой род, но, ей-же-ей,
Как тесно мне в лохани вашей
Лохнесской сущностью своей!..


* * *
Такое времечко: порой хоть вешайся
От жуткой нови.
На честном слове Россия держится,
На честном слове.

Вразброс и оптом торгуют Родиной
Дельцы известные.
Одно лишь слово у нас не продано,
Лишь слово честное.

Мы слову преданы
и, значит, выстоим,
Без хода крестного
И древо веры из слова вырастим,
Из слова честного.

Мы волонтеры его, приверженцы,
С родством по крови.
На честном слове Россия держится,
На честном слове.


* * *
Запишу неразборчивой вязью
И без менторской вовсе нуды,
Что бывает земля моя грязью,
Если много в ней слишком воды.

Лишь себе, не кому-то в угоду,
За стихи, первым делом, боясь,
Выжми воду, излишнюю воду,
Чтоб земля в них была, а не грязь.


* * *
Мною пишут не выси небесные,
Не провалы космической мглы –
Все равнины и горы окрестные,
Города и «медвежьи углы».

Мною пишут все души заблудшие,
Свет неистовой жаждой маня.
Не мои все стихи мои лучшие...
Прочитали?
Забудьте меня.


* * *
Лето, блин!.. А лада нет и не было:
И мозги нараскоряку, и дела.
Зрелищ маловато нынче, хлеба ли,
Иль судьба до ручки довела?..

Полно выть на пепелище.
Силы те ещё!
И поглаживать не надо по плечу…
Будут вам еще, ребята,
хлеб и зрелища,
Ну а ручка…
Ручкой гору сворочу!


* * *
Ни большим, ни великим не ставши,
В день июньский,
шестого числа,
За рождение Пушкина Саши
Пью с друзьями.
И совесть чиста.

Будет мало сегодня чекушки.
Крепко датый приеду назад.
А накатит жена –
«Это Пушкин,
Саша Пушкин, –
скажу, –
виноват».

Что поэзия есть без пирушки
Здесь, в России,
где темень и хлад,
Где поэзия –
главный наш клад,
Где во всем и всегда
только Пушкин,
Саша Пушкин один виноват?..

КРЕДО

Глаголом жечь сердца людей
Мне жалко –
сам насквозь каленый,
При том почти всегда влюбленный,
Лишь в этом целеустремленный,
Не проповедую идей,
Опричь одной:
«Любовь превыше
Иных богатств, иных затей!»

Я люб такой тебе?
Прими же!



* * *
Н. Хоничеву

Расскажи мне, расскажи мне о Париже!
Да, на месте он, и Сена глубока…
Говори же, говори же, говори же,
Ну, наври же, намели до потолка!

Ведь Париж – сама гипербола и врака,
Сам восторг, коловращение страстей…
Хоть однажды побывал я в нем, однако
Пропитался им, как морем, до костей.

Может, Вена иль Венеция покраше…
Понимаешь, я волнуюсь, как пацан,
Не грустит ли обо мне Летье Наташа*
В тихой улочке с названьем Круассан.
………………………………….
*) Француженка с русскими корнями,
актриса, художница и переводчица.




* * *
Вышли мы все из народа…

Повторю чьи-то мудрые мысли,
Ибо память подводит подчас:
Из пещеры мы, вроде бы, вышли,
Да не вышла пещера из нас.

Размышленья особого рода
Вынес я из российских невзгод:
Если выйдем опять из народа,
Бесовской из нас выйдет народ!


* * *
Если б жил я в 30-е годы, –
Гениально догадка проста, –
Я б надолго лишился свободы,
А скорей – навсегда – живота.

Мне гораздо страшнее другое, –
За сомненья, внучок мой, прости! –
Вдруг бы славил тот мрак,
хоть строкою,
Лишь бы драную шкуру спасти!..


* * *
Оба деда мои –
кавалеры георгиевские,
Труса праздновать мне
не пристало,
Когда Бог призовет
за проделки мои
не геройские,
Ну и выдаст вердикт –
не покажется мало.

За всю темень мою он воздаст
тыщекратною теменью,
За мой шалый огонь –
огнем тыщекратным,
Чтобы каялся там –
вне пространства и времени, –
Чтобы жутко жалел,
что не стал заурядным.

Но я каялся – здесь!
Мозг изрыли, как черви,
бессонницы.
И не счесть, сколько раз
сотрясали все тело
рыдания.
– Если совесть больна, это, Боже,
уже не бессовестность! –
Только это скажу,
да и то, не моля оправдания.

Ну а Бог не дурак –
это дурню известно последнему.
И махнет он рукой: мол, иди ты, поэт!
Преисподнюю познав,
как и в жизни,
я к свету последую,
Чёрен, как головня,
хоть на Тот,
а все ж выйду на свет.

Повстречают меня,
и сердиты, и все-таки гордые,
Два осанистых старца:
на вид – петухи!
Так обнимут меня,
оба деда мои,
кавалеры Георгия,
Словно знают они
и грехи все мои,
и стихи.


* * *
Не курва, не дрянь, не вакханка,
С апостольской верой в крови
Скрижали пиши свои, Анка,
И яро, в три сердца, живи.

Их, правильных, уймы и прорвы –
Уж как разошлись-то, клеймя! –
И вряд ли дадут они продых
Тебе, отыскавшей меня.

Но будет не подло отречься:
Ведь просто с какого-то дня
В меня не впадешь ты, как речка,
А вытечешь ты из меня.

Вслед буду поглядывать с грустью,
Но чуять – душа не пуста,
Хоть стану завидовать устью:
Кто встретит твои там уста?..

А может быть, в мире жестоком,
Где чувства и страсти мелки,
Быть лучше надежным истоком
Незнамой могучей реки.


* * *
Страшно жить.
А жить хочу – страшно.
А еще страшней – как жить внуку.
Зряшно ныне унывать.
Может, всё зряшно…
– Ну-ка, внук мой Серафим,
дай мне руку!

Мы пойдем, пойдем с тобой
мимо торжищ и стрельбищ,
Мимо лжилищ
под крестами и флагами,
мимо…
Поддержи деда внук: если ты сдрейфишь,
Не пройдем мимо места,
где тикает мина.

Мимо игрищ и гульбищ,
мимо всех лежбищ,
Пропастей без дна и таких же хлябей…
Ничего, Серафим, нам вдвоем легче.
Влево, вправо – ни-ни,
лишь вперед глядя.

Ну а что впереди? Впереди – речка.
Некрутой бережок,
где песок, галька.
Будем «блинчики печь» –
не нужна печка:
Скачет галька-то как
по воде, глядь-ка!

Как Христос по воде провела следочки.
Ну-ка, внук Серафим, отбивай ладоши!
Многоточие будет, не будет точки…
Ну а дальше иди,
сам иди, хороший.


* * *
«Что смолкнул веселия глас?»
А нам веселиться с фига ли,
Ведь Родину мы проморгали,
А веру украли у нас.

Эй, властно-буржуйская шваль,
Заквас криминальной эпохи,
Нас тьмы по России, мы лохи,
Мы плохи, но Родину жаль!

И жаль эта выпрямит нас,
Не гнулись недавно, как будто,
Но лишь бы без русского бунта,
Молю, обошлось в этот раз!

Но только б не Спас на крови,
А тьмы вытеснение светом…
Я, может, и стал бы поэтом
Из горькой к России любви.


* * *
Мне грустно, Бес! Мой срок идет на убыль –
Бог знает, сколько в нём еще, –
А жизнь целует в лоб меня, не в губы,
Ну, в лучшем случае, – в щетину щек.

Мне больно, Бес! Синиц с руки кормящий,
Пшена им накупивший на рубли,
Гляжу я, как высоким настоящим
Проходят надо мною журавли.

Мне страшно, Бес! Всем душу распахнувши,
Ухмылки вижу, слышу перемать.
Неужто чужды и родные души,
И только ты способен понимать?!

Мне тошно, Бес! Ища свою дорогу,
Опять я на распутии стою:
И скучно мне среди идущих к Богу,
И проклял я понятливость твою!


* * *
Ты приносила бельё с мороза.
Как оно пахло, хрустело как!
Мне ты казалась ещё моложе
С хрупкой охапкой белья в руках.

Песня метели врывалась в двери,
Ночь за порогом темным-темна.
И замирал я, глазам не веря:
Эта девчонка – моя жена!


МОЛИТВА ОКАЯННАЯ
За то, что желал большего,
Чем снёс бы, судьбу дразня,
Не милуй меня, Боже,
Не милуй меня.

За то, что мне страсть дороже
Рассудка и злобы дня,
Не милуй меня, Боже,
Не милуй меня.

За то, что познал, быть может,
Я весь алфавит огня,
Не милуй меня, Боже,
Не милуй меня!..