Архив газеты "Континент" (2006-2014)

ИНТЕРВЬЮ С КАРЛОМ МАРКСОМ

ИНТЕРВЬЮ С КАРЛОМ МАРКСОМ

Маркс не приемлет вины за коммунизм и Гулаг. Но он безумно рад влиянию, которое до сих пор оказывает на академическую среду.

Доналд Сэссун: Ну, доктор Маркс, вас сбросили с корабля истории, не так ли? Пятнадцать лет назад ваши теории правили половиной мира. И что осталось? Куба? Северная Корея?
Карл Маркс: Мои «теории», как вы выразились, никогда ничем не «правили». Моими последователями были те, кого бы я никогда не выбирал и не искал, и я отвечаю за них не больше, чем Иисус за Торквемаду или пророк Мухаммед за Осаму Бен Ладена. Самозваные последователи — цена успеха. Да большинство моих современников желали бы такой неудачи, которая, по-вашему, меня постигла. Я писал, что мир нужно не объяснять, но изменять. Ну и сколько же выдающихся людей моей эпохи изменили мир?

Д.С.: А Стюарт Милль?
К.М.: Он был благонамеренным плагиатором, трогательным в своем старании примирить непримиримое. Он все еще почитаем второразрядными умами Оксфорда и Йеля, но слышал ли кто-нибудь о нем в Пеории, штат Иллинойс, не говоря уже о Пхеньяне? Вы можете вспомнить о Вильяме Джевонсе, авторе теории конечной полезности. В мое время он был величиной! А когда вы в последний раз видали джевонсианца? И Конт, основатель социологии (смешная все ж дисциплина, если это можно назвать дисциплиной), — его печатают, продают? И даже не спрашивайте меня о Герберте Спенсере, чью заброшенную могилу осеняет тень моего монумента на Хайгейтском кладбище. Не сомневаюсь, что, разместить Маркса напротив могилы Спенсера — это была удачная шутка могильщика.

Д.С.: Но они же великие буржуазные мыслители.
К.М.: Конечно. И я пунктуально выплачиваю им дань уважения. Но сегодня лишь немногие из моих врагов читают Адама Смита или Дэвида Риккардо. И даже большие ученые, вроде Чернышевского, забыты.

Д.С.: А Джереми Бентам?
К.М.: Что за провокация! Бентам, пресный, педантичный, с его суконным языком, Бентам, оракул ординарного буржуазного ума. Чисто английский феномен, только в Англии и возможный. Самодовольная непрошибаемая банальность.

Д.С.: А современные мыслители?
К.М.: Следующие моде апологеты имущих классов сегодня, как и всегда, пытаются найти мне адекватного соперника. Их просто корежит от мысли о том, что признанного гения-то и нет. Вот они и воскрешают Хайека летом — а следующей весной, гляди-ка, в моде Поппер, — у этого хоть одна мысль в голове имеется, да только знаешь, парень, он же ее до смерти затаскал! Самые ленивые следуют за Исайей Берлином, таким легко постижимым, таким сокрушительно банальным и потрясающе тавтологическим. Из моих современников лишь Дарвин добился успеха. Я это сразу понял. Фридрих убеждал меня посвятить ему "Капитал", но Дарвин струсил и отказался. Если подумать, может, он и прав был. Не откажись он, так в теории естественного отбора усмотрели бы еще один марксистский заговор.

Д.С.: Ладно. Вашу популярность трудно оценить. Но согласитесь: марксизм уже не то, чем был раньше.
К.М.: Мои работы никогда не находили такого отклика, как сегодня. Историки, экономисты, социологи, и даже, к моему удивлению, некоторые литературные критики обратились в материалистов. Самые интересные работы по истории, которые пишут сегодня в США и Европе — более марксистские, чем когда-либо. Да сходите на ежегодную конференцию Американской ассоциации истории социальных наук, — я там регулярно являюсь нездешним гостем. Они там честно исследуют связь институциональных и политических структур с производством. Болтают о классах, структурах, экономической определенности, отношениях власти, угнетаемых и угнетателях. И все они делают вид, что прочитать меня — залог обязательного успеха. Даже дипломатические историки — по крайней мере, лучшие из них, хоть их малая горстка, — теперь интересуются экономическим базисом власти. Конечно, по большей части их работы — грубый экономический детерминизм. Но с "вульгарным" марксизмом можно уйти далеко. Вы только посмотрите на успех донельзя упрощенных теорий о том, что империи разрушаются из-за того, что много тратят. Хорошо уже то, что экономика снова в моде. Социальная история, история обычных людей, вытеснила идиотскую зацикленность на исторических личностях. Конечно, многое обновилось. И слава богу. Мне никогда не нравился застой. "Капитал" остался незакончен не столько из-за моей смерти, сколько оттого, что он и не мог быть закончен. Капитализм идет вперед, а теория всегда отстает на шаг.

Д.С.: Так чего вы достигли и чего — нет?
К.М.: Я посвятил жизнь изучению капитализма. Я старался обнажить законы его развития. Я пытался добраться до его фундаментальных основ:

Д.С.: Вы были одержимы экономикой:
К.М.: И как же я был прав! Вы все одержимы экономикой и в обозримом будущем так оно и останется. Читателям Тhe Financial Times, Тhe Wall Street Journal и Тhe Economist этого объяснять не надо. И политикам тоже объяснять не надо — тем, что обещают рай земной, а потом говорят, что рынку противиться нельзя и что глобализацию (общепринятое политкорректное название мирового капитализма) остановить нельзя. Ну так кто одержим? Вы помните, что сказал мелкий арканзасский политик, ставший президентом США, — ну, тот, что заигрывал с практиканткой? Как там его звали?

Д.С.: Клинтон.
К.М.: Ну да. "Все дело в экономике, глупышка!" — Дорогой, так ведь я же это первым сказал.

Д.С.: И говорили не скажу что коротко:
К.М.: Ну так "Капитал" же не лозунг. Когда надо было, я тоже выдавал кучу фраз, пригодных для цитирования. "Пролетарии всех стран, объединяйтесь, вам нечего терять, кроме своих цепей", — лучше чем все, что смогли придумать высокооплачиваемые недоумки с Даунинг-стрит.

Д.С.: Но ведь то, что сегодняшним рабочим нечего терять, — чушь.
К.М.: Правильно. Вашим рабочим — рабочим Европы и Северной Америки — есть что терять. В свое время, конечно, с ними обходились ужасно. И даже спустя 20 лет после выхода Манифеста, в Англии — богатейшей стране — положение рабочих не слишком улучшилось. Погоня за прибылью приносила все больше и больше жертв — и не только среди рабочих. В 1866 году я обратил внимание на сенсационные газетные материалы о железнодорожных катастрофах. В дни, когда Британия правила морями, машинисты локомотива работали по 30 часов, и последствия были катастрофичны. Железнодорожные катастрофы тогда называли "стихийными бедствиями". Я называл их бедствиями капитализма. Теперь, конечно, все иначе, не правда ли? Или возьмем заметку из лондонских газет июня 1863 года: "Смерть от непосильного труда". Это про смерть Мэри Энн Уокли, 20-летней модистки, работавшей на людей из респектабельного общества. Девушка работала 16 часов без перерыва. Так как дело было в "сезон", нужно было невероятно быстро сшить платья для благородных леди, приглашенных на раут в честь принцессы Уэльской. Уокли проработала без перерыва более 26 часов, вместе с другими тридцатью девушками, сидящими в маленькой комнате. Все это вы найдете в "Капитале". Если вы, юноша, озаботитесь чтением всего этого, то поймете, что "Капитал" — не сухой экономический трактат. Эта книга сочится возмущением и негодованием.

Д.С.: Но такое даже в те времена было исключением, оттого эти случаи и попали в газеты. Ничего этого больше нет. У машинистов локомотивов хорошие дома, отпуск они проводят за границей...
К.М.: Да, да, и главная тому причина — то, что наша партия — социалисты, профсоюзные деятели, реформаторы, которых я поддерживал и поощрял, — положила предел капиталистической эксплуатации. Или, если пользоваться ужасным жаргоном сытых писак буржуазной прессы, придали рынку труда жесткость. Но в других странах, в бывших колониях, где нет ни демократии, ни профсоюзов, ни социалистических партий, положение тех, кому нечего продать, кроме своего труда, даже хуже чем было на потогонных предприятиях в мое время. И даже на Западе там, где рабочие неорганизованы, ситуация лишь немногим лучше.
Отчего августейшие печатные органы вроде Prospect не обнажают реалий нашего мира, а лишь нервно таращатся на пуп буржуазии и держат читателей в уюте неведения? Сбылось все предсказанное мной. В средоточии капитализма, в США, потеря квалификации и снижение заработной платы происходит во всех отраслях промышленности — от самых современных до самых отсталых. Новые потогонные предприятия и работа на дому подкосили силу профсоюзов в зонах хайтека — таких, как Калифорния. И когда я слышу от Бушей-Блэров и прочих представителей буржуазного порядка ханжескую чепуху о правах человека и свободах, я в печали склоняю свою седую голову. Воевали ли эти люди за то, чтобы положить предел эксплуатации труда? Боролись ли они за свободу рабочих объединяться в профсоюзы? Все, чем они когда-либо занимались — меняли "недружественные" правительства на "дружественные", — дружественные накоплению капитала.

Д.С.: Но на Западе рабочие используют помянутые вами свободы, чтобы улучшить свое положение в капиталистическом государстве, а не для разрушения государства. Признайте: рабочий класс стал для вас разочарованием.
К.М.: Это правда: государство, которое было угнетателем рабочих, за следующие сто лет переменилось и стало главным источником их лояльности. Средний класс, особенно интеллигенция оказался большим интернационалистом, чем пролетариат. Мы об этом реформизме предупреждали. Я вспоминаю первые выборы, проведенные по Акту реформы 1867 года. Манчестер — Манчестер! — избрал трех тори вместо двух либералов. Энгельс был потрясен. Он писал, что "пролетариат ужасно дискредитировал себя".

Д.С.: И как вы это объясните?
К.М.: В социалистической борьбе есть неизбежные противоречия. Нужно бороться за реформы — но каждое завоевание ослабляет революционный энтузиазм рабочих. Сильные добиваются реальных улучшений. Слабые мрут с голода. Вы же не думаете, что буржуазия пошла на введение 8-часового рабочего дня, оплачиваемых отпусков, пенсий по старости, бесплатной медицины, образования и социального страхования для всех — в пароксизме филантропии? Чтобы добиться всего этого, нужно было бить не на жалость капиталистов, а на их прибыль. Вы же не думаете, что капитал уходит в Таиланд, Бангладеш, в Бразилию или на Тайвань затем лишь, чтобы столкнуться с организованными рабочими, защищающими свои права и способных вырвать достойную заработную плату? Завоевания западных рабочих не могут быть писаным образцом для всей планеты. Капитализм может быть глобальным, как я объяснял давным-давно, еще когда капитал был лишь слабым мерцанием в мировом болоте мелкотоварного и патриархального производства. Но все ли явления подвержены глобализации? Шведский социализм? Образ жизни американского рабочего? Даже католикам известно, что римским Папой может стать не каждый. Разве настанет день, когда 1,3 миллиарда китайцев и миллиард индийцев поедут на работу в собственных автомобилях, заправленных дешевым горючим? Разве настанет день, когда они вернутся с работы в собственные дома с кондиционированным воздухом? И не услышим ли мы треск ломающегося озонового слоя, когда одним прекрасным утром дезодорант оросит разом 4,6 миллиарда подмышек? И не положен ли прогрессу естественный предел?

Д.С.: Итак, теперь вы ищете спасения у Мальтуса, говоря, что будущее чревато катастрофой. Могу ли я напомнить вам, доктор Маркс, что вы были викторианским оптимистом, этаким дитятей Просвещения? В Манифесте вы:
К.М.: Манифест, шманифест! Давайте ретроспективно посмотрим. Я написал эту чертову штуку в феврале 1848 года, когда мне было меньше тридцати. Большинство моих научных работ было впереди. Манифест писался по поручению незначительной группы левых и, кроме того, второпях. И, поскольку он успешно продавался, — ну ладно, это фигура речи, и я не думаю, что в 1848 году было продано больше тысячи экземпляров, — Европу тут же охватила волна революций: Франция, Германия, Венгрия, Польша, Италия. Везде массы требовали конституции, свободы, для демократии. Манифест лишь отразил оптимизм тех неистовых дней. Мы считали, что можем все. Нами владело воображение.

Д.С.: А потом?
К.М.: А потом настала реакция. Какие-то успехи были достигнуты, но в целом мы проиграли. Во Франции, на которую так надеялись, воцарился маленький выскочка Луи Наполеон. Он был первым законно избранным диктатором современной истории. Я тут же навалял книгу, — я пользуюсь вашей лексикой только для того, чтобы показать, что мой век изобрел все то, что приписал себе ваш. Вопреки всем неолиберальным филистерам, которые считают меня экономическим детерминистом, последышем идиотов, вопящих о рынке как основе свободы, — что за наглость! — я объяснял, что, когда буржуазии угрожают, она наделит властью любого, кто загонит джинна назад в бутылку. Кто там болтает о гражданских правах и выборах и свободе печати, когда власть капитала в опасности? Буржуазия, понимая, что ее политическое господство несовместимо с выживанием, разрушила собственный режим, очернила собственный парламент и призвала Наполеона. Она отказалась от власти в пользу говенного лидера партии разложившихся роялистов, жуликов, шутов, игроков, разболтанных академиков и попрошаек. Весь этот отстой обеспечил победу Второй империи на референдуме. Эту историю я подверг деконструкции, — видите, я не отстаю от современных шарлатанов. Результатом стала первая теория фашизма. Так что не рассказывайте мне о том, что я полон иллюзий о человечестве. На самую жесткую реальность я смотрю хладнокровно. Так же, как ваши дружки-социалисты сегодня, я понял, что мы проиграли. Собрался с духом и ушел в работу. Я проводил дни в читальном зале Британского музея, гордый и одинокий; душа моя полнилась гневом, а жопа покрывалась фурункулами, но мой разум делал свое дело, дело интеллектуала: стоять лицом к реальности.

Д.С.: Никто не сомневается в вашей честности. А вот анализ ваш сомнителен. Если демократические правительства могут представлять угрозу буржуазии, то выходит, что в вашем Манифесте ошибка, — там, где говорится о том, что «правительства современных государств лишь комитет по управлению делами буржуазии».
К.М.: А так ли я ошибся? Разве это не тот случай, когда правительства сдерживаются внутренней структурой капитализма? Когда все сказано и сделано, они вынуждены делать все, чтобы доказать свою полезность, — обучать рабсилу, исправлять промахи, убирать с дороги говно, что сами же и навалили. И они, рабы капиталистических императивов, все это исполняют: левые, правые и центр, социалисты и фашисты, либералы и "зеленые". Придя к власти, они обязаны бежать быстрей, чтоб не упасть. Хорошо бегут — значит, поступают налоги, которые они тратят и перераспределяют на то и се, помогают бедным и больным, как делали викторианцы. Есть прибыль — с этикой все в порядке. А как только прибыли падают и экономика вступает в один из предсказанных мной циклов, так филантропию вышвыривают, как состарившуюся жену. И тогда ваш добрый буржуа обнаруживает, что вы не умеете собирать и расходовать налоги, что безработные — воры, что здравоохранение — это слишком дорого, что матери-одиночки безответственны. Совесть буржуя привязана к превратностям фондовой биржи.

Д.С.: А интеллектуалы?
К.М.: Все они второсортные теоретики и по существу наемные лакеи богатеев. У буржуазных бумагомарак фишка вот какая: они всегда теоретизируют постфактум. Соберут интеллектуальный мусор, отполируют, назовут это теорией и подадут как науку. Мятеж против современного капитализма отливается в формы религиозного фанатизма, а они называют это "столкновением цивилизаций". Падение коммунизма они объявляют "концом истории", — ох, что сказал бы бедняга Гегель на то, что предсказание великого мыслителя повторено в фарсовом исполнении Фукуямы?
Д.С.: Успокойтесь. Пойдем дальше. Я бы вот о чем спросил вас: о Советском Союзе, о Гулаге, о коммунистическом терроре.
К.М.: А я знал, что вы об этом спросите. Должен признать, что я так же тщеславен, как всякий другой. Весь этот культ личности и поклонение Марксу заставили меня признать это. Мои портреты на гэдээровских банкнотах и Марксптатц в каждом прусском городишке пощекотали мое самолюбие. Маркетинговые умения Энгельса, усилия Бернштейна и этого утомительного Каутского привели к тому, что я посмертно стал великим гуру социалистического движения. Поэтому российские западники восприняли меня так же серьезно, как, скажем, электричество. Так что я не удивился, когда Ленин решил превратить меня в Библию. Ленин был умный политик с хорошими инстинктами. Но, будучи фундаменталистом, он решил найти в моих работах оправдание всему, что хотел сделать. Он творил "марксизм" на ходу. Этот отвратительный обычай, типичный для религий прошлого, распространен повсюду. У меня возникло чувство, что на службу идее были поставлены даже мои списки покупок. Возьмем понятие "диктатуры пролетариата". Этой формулой, взятой у римлян, я обозначал чрезвычайное правление в кризисные времена. Это выражение я использовал всего раз десять в жизни. Не могу передать удивление, охватившее меня, когда оно вдруг всплыло как центральная идея марксизма, оправдывающая однопартийный режим. Ну что тут сказать? И еще большим сюрпризом была так называемая социалистическая революция в отсталой стране, проведенная к тому же неславянами. Большевики сделали буржуазную революцию, которая оказалась не под силу слабой и глупой русской буржуазии. Коммунисты использовали мощь государства для создания современной индустрии. Если это назвали диктатурой пролетариата, — ладно, пусть будет так.

Д.С.: Но чистки, преступления, кровь...
К.М.: Так я же говорил, что капитал рождается, истекая грязью и кровью.
Д.С.: Я говорю о коммунизме, а не о капитализме.
К.М.: Русская революция не была социалистической, осуществляемой против капиталистического государства. Это революция против полуфеодальной автократии и во имя строительства современной промышленности, современного общества. Промышленные революции всегда обходятся дорого, будь во главе их коммунисты или почтенные буржуа. Ваши современные политические бухгалтеры, добывающие в историческом мусоре материалы для обвинений, — они что, суммировали все смерти колониализма и капитализма? Они приплюсовали к ним всех африканцев, умерших по дороге в Америку? Всех выморенных американских индейцев? Всех погибших на капиталистических гражданских войнах? Всех, кого убили болезни, причиненные современной промышленностью? Всех мертвецов двух мировых войн? Конечно, Сталин и Ко. были преступниками. Но как вы думаете, стала бы Россия современным индустриальным государством демократическим, мирным путем? И чей путь к индустриализации обошелся без жертв, зато с мягкой системой гражданских свобод и прав человека? Японии? Кореи? Тайваня? Германии? Италии? Франции? Великобритании с ее империей? Что было альтернативой Ленину, Сталину и красному террору? Красная Шапочка? Альтернативой был поддержанный казаками диктатор-антисемит, такой же жестокий параноик, как Сталин (или Троцкий, все равно), много более испорченный и менее эффективный.

Д.С.: Так ли неизбежно все это было?
К.М.: Этого не знаем ни я, ни вы. Но разве вы посмеете назвать меня ответственным хоть за каплю пролитой крови или за судьбу писателя, брошенного в тюрьму? Могу напомнить, что я сам стал политическим изгнанником, так как защищал свободу слова, что жизнь прожил в бедности и умер в 1883 году, когда Ленину было 13 лет, а Сталину четыре года. Я, может, написал бы "черную книгу капитализма" и перечислил бы в ней все преступления, совершенные его именем. Но я не сделал этого. Я исследовал преступления капитализма столь же беспристрастно и уравновешенно, как исследовал выше преступления коммунизма. При всей моей любви к полемике я превыше всего ставлю уверенность в том, что капитализм — лучшая из предшествовавших ему формаций и что именно капитализм заложил основу царства истинной свободы, свободы от нищеты, от страха, — от всего, чем является коммунизм. Возьмите статью об индийском мятеже 1857 года, которую я написал для нью-йоркской Daily Tribune. Английские солдаты творили отвратительные вещи: насиловали женщин, жгли целые деревни. Разве я использовал эти факты, чтобы набрать очки? Нет. И я не расквасился в сантиментах по поводу уничтожения идиллического общинного уклада. Этот уклад я осудил как основу восточного деспотизма и орудие насаждения предрассудков. Я объяснил, что британский империализм вызвал социальную революцию и радовался этому, но не видел причин умалчивать о разрушительном воздействии британской индустрии на Индию.

Д.С.: А что насчет ваших ранних работ об отчуждении? Писания 1844 года были довольно популярны в шестидесятых. Люди увидели их значимость для современного мира.
К.М.: Ерунда. Я не стал издавать их по той причине, что все это малополезная бессмыслица. Очень типично, что этим стала упиваться разочарованная мелкая буржуазная интеллигенция. А у меня для этого нет времени.

Д.С.: Разве ваше отношение к Гегелю не:
К.М.: Гегель-шмегель. Должен открыть секрет: в его вообще не читал, разве что "Феноменологию духа" и "Логику", да и то очень поверхностно. Жизнь слишком коротка.

Д.С.: В определенных кругах это произведет шок.
К.М.: Нужно читать великих английских экономистов, Адама Смита и Дэвида Рикардо. Ну, не совсем английских: один шотландец, другой — умный еврей-сефард, хорошо знающий цену деньгам. Немцы, подобно Гегелю, достают идеи из шляп. Предпочитаю британцев, делающих шляпы из идей.

Д.С.: Как вы понимаете сегодняшний социализм?
К.М.: Он умирал долго. Он выполнил свою задачу: цивилизовал основы капитализма. За большее с него спрашивать нельзя. Теперь все пойдет плавно и полого. Коммунизм тоже рухнет: он свою задачу — строительство капитализма — выполнил. Это хорошо понимают в Китае, где эту пьеску доиграют в следующем столетии. Мы видим, как Россия от люмпен-коммунизма переходит к люмпен-капитализму, так это другое дело. Что вообще можно построить с русскими? Нужно читать их романы, слушать их музыку, но что касается жизнеспособной экономики...

Д.С.: А что скажете про Блэра и Шредера, — про третий путь?
К.М.: Разве я непременно должен иметь мнение об этих людях? Сказать, что история их забудет, — и то слишком много для них. История их просто не заметит. И это показывает, как низко пало человечество. В мои дни были Бисмарк, Линкольн, Гладстон и Дизраэли: реальные противники!

Д.С.: Так это же было — что? Триумф капитализма.
К.М.: Хорошо, давайте применим диалектику. Так как в этой системе все выиграть не могут, сопротивление неизбежно. Сейчас сопротивляются лишь маленькие секты, играющие в революцию. Или стадо антиглобалистов.

Д.С.: Что вы о них думаете?
К.М.: Первобытный бульон. Но лучше они, чем вообще ничего. Они все же противостоят капиталу, хоть и не изменят мир, не говоря о том, чтобы объяснить его.

Д.С.: A феминизм?
К.М.: Я действительно писал, что великие социальные изменения невозможны без женского фермента. Но там еще много работы. Большинство рабочих в мире сейчас женщины, но большинство феминисток — не рабочие. Многие западные феминистки хотят, чтобы западные мужчины поделились с ними властью. Почему бы и нет? Кому охота быть хаусфрау при каком-нибудь тупице? Но для армии трудящихся женщин это не имеет значения.

Д.С.: Что вы думаете об Америке?
К.М.: Всегда любил янки: ни тебе феодализма, ни освященных традиций. Конечно, много ханжества и религии. Но так или иначе, из каждого капиталистического кризиса они выходят все более и более сильными. И просто замечательная властная система. Фальшивая демократия, фальшивые выборы, фальшивая политическая система, окруженная надувалами и жадными адвокатами. Все это позволяет бизнесу делать свое дело, покупая кандидатов, — взятка тут, взятка там. Народ не в доле. Половина не принимает участия в голосовании. Для другой половины политика — невинное развлечение, вроде шоу "Кто хочет стать миллионером?" Я переместил штаб-квартиру первого Интернационала в Нью-Йорк не для того, чтобы лучше им управлять, но потому что Америка становилась страной рабочего класса. Это единственная в мире страна рабочих. Их игры, культура, манеры, еда, — да в американцах все от рабочего класса. Разумеется, отношение к ним старушки-Европы остается снобистским, — это своего рода утешительный приз за утерянное превосходство.

Д.С.: И, наконец, что вы думаете о терроре?
К.М.: В конце концов, врага каждый выбирает себе сам. Было бы глупо считать, что капиталистический мир не столкнется с одной из форм сопротивления. Коммунисты и социалисты предлагают рациональную, современную, разумную оппозицию. Они разделяют многие ценности, исповедуемые их либеральными оппонентами: основные права, идею народной демократии, женское равенство, неприятие клерикализма. Но вы только представьте себе, что случится, если исчезнут коммунисты и социалисты. Политический вакуум заполнят чокнутые фундаменталисты, религиозные фанатики, сумасшедшие муллы. Стоило уничтожить иранских коммунистов, как пришел аятолла. То же самое сделали в Ираке и получили Саддама Хусейна. Пал СССР — возник Осама бен Ладен.

Д.С.: А вы сами? Чем вы заняты и как проводите время?
К.М.: О! Я развлекаюсь. Мы с Фридрихом поигрываем с Интернетом. Вы знаете, сколько ссылок дает Google, если набрать "Карл Маркс"? 367 тысяч! И я никогда не пропускаю The Archers, чудную сагу об идиотизме деревенской жизни, тьфу!

Доналд СЭССУН, впервые опубликовано в журнале Prospect Magazine
Перевод Татьяны Даниловой, "Русский журнал"
Элла Грайфер, “Международная еврейская газета”, jig.ru


КТО В ДОМЕ ХОЗЯИН?

КТО В ДОМЕ ХОЗЯИН?

У тех, кто внимательно ознакомился с текстами последних выступлений американских чиновников высшего эшелона, возникает впечатление, что у Белого Дома нет четко выработанной политики по отношению к России, а также отсутствует план подготовки к быстро приближающейся встрече Большой Восьмерки в Санкт-Петербурге. Более того, непонятно кто же теперь определяет внешнюю политику США, госдепартамент или офис вице-президента.
Если послушать госсекретаря Кондолизу Райс, то дела обстоят не так уж плохо. Она говорит о существующем взаимовыгодном сотрудничестве по многим направлениям, включая даже такие сложные, как Иран и Хамас. Райс также считает, что у Америки с Россией в области международной политики больше сходных позиций, чем противоречий, и расхождения носят скорее тактический, чем стратегический характер. Она также понимает, что Россия находится в сложнейшем переходном периоде и призывает всех быть реалистами и отдавать себе отчет, что иногда национальные интересы России будут совпадать с американскими, а иногда нет. Это, впрочем, справедливо и по отношению к самым близким союзникам США.


ПЕРВОМУ НЬЮ-ЙОРКСКОМУ НЕБОСКРЕБУ – 75 ЛЕТ

ПЕРВОМУ НЬЮ-ЙОРКСКОМУ НЕБОСКРЕБУ – 75 ЛЕТ

1 мая 1931 года. Президент Герберт Гувер нажал на кнопку, и в самом высоком здании Нью-Йорка зажегся свет. 1 мая 2006 исполнилось 75 лет зданию-памятнику, символу Большого Яблока, самого известного города в мире. С этим зданием связаны самые необычные рекорды, как, например, этот: 28 июля 1945 года в Empire State Building между 78-м и 79-м этажом врезался бомбардировщик В-52.
Когда в 1929 году начались строительные работы, Empire был самой передовой стройкой. Это было первое здание, на крыше которого не было предусмотрено резервуара для воды: через каждые 20 этажей устанавливались насосы. Рабочие, в некоторые дни их численность достигала 3 тысяч человек, могли рассчитывать на самые строгие меры безопасности. За весь период строительства было зафиксировано «лишь» 12 несчастных случаев со смертельным исходом.


ЖИВЫЕ И МЕРТВЫЕ

ЖИВЫЕ И МЕРТВЫЕ

Вторая мировая война была самым смертоносным конфликтом в истории человечества. Точное количество убитых неизвестно, однозначно ясно лишь, что их число превышает 50 миллионов человек.
Потери Советского Союза были самыми тяжкими и превысили 30 млн. человек. Вдобавок, на территориях, оккупированных Германией, было разрушено две трети зданий и сооружений. Китай стал второй по уровню потерь страной — японские оккупанты уничтожили от 3 до 15 млн. человек.
Потери западных союзников были менее тяжелыми. 300 тыс. англичан и 120 тыс. жителей британских колоний (Австралия, Новая Зеландия, Индия и ЮАР) были убиты — это меньше, чем потеряла Британская Империя в Первую мировую войну. Франция потеряла около 500 тыс. человек. Польша — около 4.5 млн.


НОВАЯ СИТУАЦИЯ В СНГ: КОНКУРЕНЦИЯ И ПАРТНЕРСТВО

НОВАЯ СИТУАЦИЯ В СНГ: КОНКУРЕНЦИЯ И ПАРТНЕРСТВО

Как ни грустно это констатировать, но, похоже, эпоха российского доминирования на постсоветском пространстве завершается окончательно и бесповоротно. Теперь России придется выстраивать свою внешнюю политику по отношению к республикам бывшего СССР с учетом признания того факта, что процесс «интернационализации» СНГ принял необратимый характер. Констатация данного факта — вовсе не повод для алармистских настроений и выработки мобилизационных геополитических сценариев. Идейно-политическая и социально-экономическая «интернационализация» постсоветского пространства — это хороший повод для размышления о причинах утраты былого влияния, а также побудительный мотив для серьезной переоценки и перестройки внешней политики страны в «ближнем зарубежье».


МЕКСИКАНСКАЯ КОНСТИТУЦИЯ И ГРАНИЦА

МЕКСИКАНСКАЯ КОНСТИТУЦИЯ И ГРАНИЦА

Священное право и обязанность каждой страны — ограничить количество и характеристики иностранных граждан, пересекающих её границы. Если американские законодатели хотели бы обратиться к образцу Конституции другой страны для создания собственных законов, охраняющих своих граждан, лучшего образца, чем Конституция их южного соседа, им не сыскать.
Принятая в 1917 году Конституция Соединённых Штатов Мексики заимствовала не только название страны у Америки, но и основные принципы, определяющие традиции, способы защиты границ, положение иностранцев и натурализованных граждан, а также легальные способы пересечения границы.
Мексиканская Конституция чётко определяет различие между натурализованными жителями и гражданами по рождению, отрицая право на равное положение первых со вторыми. Натурализованные в Мексике граждане не могут пользоваться теми же льготами, которыми пользуются легализованные и нелегализованные мексиканцы внутри государственных границ США.
Данная статья — первая из серии материалов, подчёркивающих применение двойных стандартов со стороны мексиканских властей. Когда они требуют либерализации американских законов по отношению к незаконным перебежчикам границы, почему бы им не пойти по пути подобной либерализации для своей страны?


ПРОПИСАН В СЕРДЦАХ БЕЛОРУСОВ

ПРОПИСАН В СЕРДЦАХ БЕЛОРУСОВ

120 лет со дня рождения Змитрока Бядули
Он упал на землю, как подстреленная на лету птица. Сердце не выдержало новых испытаний, к выпавшим с избытком на его долю. Тревоги последних месяцев, пылающий Минск, исчезнувший с лица земли дом, в котором жил, а вместе с ним гибель библиотеки, рукописей, архива. Вокруг кровь, смерть, разрушения. Земля, превратившаяся из цветущего июньского сада в кромешный ад. В последние минуты перед глазами, как на экране, с неимоверной скоростью промелькнули эпизоды многотрудно прожитой жизни…
Змитрок Бядуля (Самуил Ефимович Плавник, 1886—1941) — классик белорусской литературы — родился в местечке Посадец Вилейского уезда Виленской губернии (ныне деревня в Логойском районе Минской области).


РУССКИЕ КОМПОЗИТОРЫ, ИХ ПОМНИТ АМЕРИКА

РУССКИЕ КОМПОЗИТОРЫ, ИХ ПОМНИТ АМЕРИКА

Кто самый любимый русский композитор в Америке? Конечно же, Чайковский. Многие американцы даже считают Петра Ильича американским композитором. Он в Америке дирижировал своими сочинениями, когда был приглашён на открытие знаменитого Карнеги-Холла в Нью-Йорке. Его музыка почти ежедневно звучит в Америке по радио, особенно 4-я и 6-я симфонии и 1-й концерт для фортепиано с оркестром. Любимым балетом американцев является «Щелкунчик». Американский пианист Ван Клиберн стал в 1958 году в Москве победителем Первого международного конкурса им. П.И.Чайковского, музыка которого (прежде всего её лиризм) оказалась очень близкой ему по его манере игры.
Чайковский, также как Мусоргский, Бородин и Римский-Корсаков, музыка которых тоже звучит в Америке, — это всё же XIX век. В ХХ же веке русская музыка заняла в Америке особое место. Сюда переехали из России через Европу Сергей Рахманинов и Игорь Стравинский, Артур Лурье и Александр Гречанинов. Все они прожили здесь много лет и закончили в Америке свои дни. Наибольший успех имели Рахманинов и Стравинский, которых не обошла мировая слава. Совсем разных по стилю и мировозрению их всё же объединяет характерная русскость их музыки, у Рахманинова — традиционная, лирическая, исповедальная, у Стравинского — холодновато-импрессионистская, изобразительная.
Музыка Дмитрия Шостаковича и Сергея Прокофьева, композиторов последующего поколения, двух ярких новаторов, чей жизненный путь завершился в России, немало звучит в Америке. У себя на родине эти композиторы подвергались жесткому идеологическому давлению и всяческим проработкам, поучающих их как надо, по мнению партийных властей, писать музыку.
В 2006 году, к 100-летию со дня рождения композитора, произведения Шостаковича звучат в Америке особенно много и широко. Композитор-летописец и философ отразил в своём творчестве трагедию России в ХХ веке и сообщил об этом всему миру. Одно из первых исполнений ряда его многочисленных сочинений, в частности, 1-ой и 7-ой симфоний, состоялись именно в Америке.
Симфонии, концерты, сонаты, оперы и балеты Прокофьева обладают большим легко узнаваемым своеобразием. Прокофьев успел завоевать мир, ещё живя одно время на Западе и, в частности, в Америке (он вернулся в СССР в 1934 году).
На поляне русских композиторов посажено 5 деревьев (спонсор Президент Американского университета в Москве Эдуард Лозанский, Вашингтон), а на специальном мраморном монументе (изготовление и установка Chesapeake MONUMENTS, Балтимор; спонсоры финансисты Борис и Наталия Фоксман, Гейзерсбург) написаны по-английски имена пяти русских композиторов. Но это дань уважения и памяти всей русской музыке, всей высокой русской культуре.
Вот эти пять имён:
Piotr Ilyich Tchaikovsky 1840-1893
Sergei Rachmaninoff 1873-1943
Igor Stravinsky 1882-1971
Dmitri Shostakovich 1906-1975
Sergei Prokofiev 1891-1953

Если Чайковский и Рахманинов — ярчайшие мелодисты и лирики, продолжатели Михаила Глинки, то Стравинский, Шостакович и Прокофьев — условно говоря, реформаторы традиционного музыкального языка.
Все пятеро — это музыкальные гиганты. Они, безусловно, составляют достояние мировой культуры. Их музыка многогократно исполняется в концертных программах различных городов США и других стран по всему миру.
Вашингтонская «Поляна русских композиторов» непосредственно соседствует с «Аллеей русских поэтов», что расположена в Glover Park, Washington DC, 3600 Calvert Street. И это не случайно. Музыка и поэзия очень близки. Музыка бывает поэтичной, а поэзия музыкальной. Это две родные сестры искусства. Говорят и так: «В сущности, музыка и поэзия одно и то же» (Новалис, поэт и философ). Действительно, и то и другое имеет интонацию, ритм, темп, кульминацию. Поэзия и музыка могут затронуть самые тонкие струны человеческой души. Есть поэты музыки (Чайковский, Рахманинов) и есть композиторы языка (Пастернак, Цветаева). Поэт и прозаик Андрей Белый называл некоторые свои литературные сочинения симфониями. Стихи могут стать песней. Это мечта многих поэтов, даже великих. Когда-то поэтов называли певцами. Музыка может стать портретом стихотворения или просто его сопровождать, а стихотворение может раствориться в музыке. И всё-таки есть одно очень важное отличие музыки и поэзии. Музыка любого характера, особенно так называемая серьёзная музыка (а мы говорим как раз о ней) — всегда интернациональна и воспринимается в первозданном виде (конечно, в интерпретации исполнителя). Стихи же надо переводить с языка оригинала на язык воспринимающего. А это уже всегда искажение оригинала. Удачный перевод — это новое произведение искусства.
Русские композиторы много работали над вокальными сочинениями и создали немало шедевров. И при этом их не раз вдохновляли стихи русских поэтов, отмеченных на упомянутой Аллее.
Например, Рахманинов, написавший 80 романсов, сделал это в том числе, на стихи Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Фета, Блока. Эти 5 русских поэтов представлены в правом ряду Аллеи. Первая опера Сергея Рахманинова написана на сюжет пушкинского «Алеко», а симфония-фантазия «Утёс» создавалась под впечатлением одноименного стихотворения Лермонтова.
Ещё больше романсов на стихи русских поэтов сочинил П.И.Чайковский (103). У него есть романсы на стихи опять же Пушкина, Тютчева, Фета. По произведениям Пушкина «Евгений Онегин» и «Пиковая дама» написаны им известные во всём мире одноименные оперы.
Не прошли мимо творчества Пушкина, конечно, Шостакович и Прокофьев. У Шостаковича есть также романс на стихи Лермонтова и большие вокальные циклы на стихи Александра Блока и Марины Цветаевой. В свою очередь Прокофьев написал вокальный цикл на стихи Ахматовой. Цветаева и Ахматова, наряду с Пастернаком, Мандельштамом и Гумилёвым представлены именными деревьями в левом ряду Аллеи.
Русские поэты хорошо разбирались и любили музыку. Пастернак и Цветаева были неплохими пианистами. Пестернак изучал приёмы композиции, сочинил, в частности, две прелюдии и сонату под влиянием своего кумира Александра Скрябина. Он был известным в своё время и в своей среде фортепианным импровизатором. Мандельштам от серьёзной музыки приходил в экстаз. У этих трёх поэтов матери были пианистками. Ахматова любила слушать музыку в записи. Многие поэты отразили в своём творчестве свою любовь к музыке и к отдельным композиторам. В музыкальном разделе «Вашингтонского музея русской поэзии»
Приведём в качестве примера небольшое, но очень эмоциональное ахматовское стихотворение под названием «Музыка», посвящённое Дмитрию Дмитриевичу Шостаковичу:
В ней что-то чудотворное горит,
И на глазах её края гранятся.
Она одна со мною говорит,
Когда другие подойти боятся.
Когда последний друг отвёл глаза,
Она была со мной в моей могиле
И пела словно первая гроза
Иль будто все цветы заговорили.

Таким образом, в Вашингтоне возник русский музыкально-поэтический мемориальный комплекс. Теперь на Вашингтонщине есть место, куда при желании и при любом удобном случае, или в соответствующие мемориальные дни, можно прийти и положить живые цветы не только русским поэтам на их «Аллее», но и русским композиторам на их «Поляне»...
Перед линией деревьев, посаженных в честь русских композиторов ещё до открытия «Поляны», вашингтонские власти установили полученную из Англии скамью со следующей надписью на металлической пластине:
A gift to the people of Washington D.C. in memory of the fallen of September 11th 2001.From the Littlewood and the Le Beau families of Sittingbourne. Kent, England.
Возложение живых цветов к этой скамье, естественно, является достойным и добрым делом, а её присутствие здесь делает весь мемориальный комплекс ещё более значимым.
* Открытие «Поляны русских композиторов» и презентация мемориального камня их памяти состоится в Вашингтоне в ходе “Всемирного Российского Форума 2006”. «Russia-USA» в среду 17 мая 2006 года в 6:00 РМ по адресу:
3600 Calvert St., Glover Park, Guy Mason Center, Washington NW, DC 20007
(дополнительная информация по тел. 202/986-6010, 301/942-2728).


ВЗРОСЛЫЕ РАССУЖДЕНИЯ НА ДЕТСКУЮ ТЕМУ

ВЗРОСЛЫЕ РАССУЖДЕНИЯ НА ДЕТСКУЮ ТЕМУ

Международное Общество Авторов и Иллюстраторов Детских Книг (Society of Children’s Book Writers and Illustrators), в дальнейшем — SCBWI опубликовало отчет о 7-ой Ежегодной Зимней Конференции, которая проходила в Нью-Йорке, в отеле Hilton. На Конференцию съехались детские писатели и художники из 10 стран и 45 штатов США, примерно около тысячи участников.
Открыл Конференцию известный американский писатель Дэвид Элмонд (David Almond) и, как подобает детскому автору, задал веселый и оптимистичный тон всему симпозиуму, его речь была полна здорового юмора и энтузиазма.
«У меня никогда не бывает структурированного процесса, но зато так много каракулей. Это продолжается до тех пор, пока, в конце концов, не рождается моя книга. Поэтому призываю всех авторов — взглянуть на свои произведения глазами человека, выискивающего на книжной полке что-либо интересное».
На протяжении всех трех дней работы Конференции ее участники имели возможность общения с высокими профессионалами книжного дела — реальными издателями и продюсерами из США. Но знать ситуацию, сложившуюся сегодня в книжном производстве Америки, важно всей пишущей братии, поскольку детская литература во всем мире имеет схожие трудности. Желающих писать для детей и о детях много. Очень много. Издательства завалены присланными рукописями. Отбор ведется жесткий. В итоге в печать направляется лишь самая маленькая толика из всего присылаемого.


ДЕНЬГИ НЕ ПРОБЛЕМА

ДЕНЬГИ НЕ ПРОБЛЕМА

Сбылась мечта прогрессивной российской общественности. В кои то веки деньги для российского правительства более не проблема. Даже в привязке к реализации т.н. «национальных проектов» слова первого вице-премьера Д.Медведева о том, что у регионов на их реализацию денег нет, больше не вызывают у ВВП никакого спазма лицевых мышц. Очевидно, он знает, где их (еще) взять. Даже предложение развивать в рамках программы «Жилье» малоэтажное домостроение (что позволяет значительно экономить на коммуникациях) встречено главковерхом страны с пониманием. Вопрос только в качестве упомянутого жилья. За примерами такого домостроения далеко ходить не нужно — многие годы значительная часть т.н. «советского народа» ютилась в бараках и даже землянках. Т.о. в новой для него и оттого еще более увлекательной роли богатого американского дядюшки выступает федеральный центр. Нельзя сказать, чтобы получение целевых федеральных деньжищ было не без условий. Кто не предоставит площадки, тому урежут финансирование по это самое... Ну, в общем (вспомним фильм «А зори здесь тихие»), кое-кому по пояс будет... Кроме того, прогрессивный вице-премьер предложил уре... извините сократить ипотечные ставки до 11% годовых.


НАУКА И ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТЬ ЖИЗНИ

НАУКА И ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТЬ ЖИЗНИ

Развитие науки требует постоянного пересмотра сложившихся представлений о здоровье, жизни и смерти человека. Подумаем над возможностями, которые возникают в результате научного прогресса.

Что такое здоровье?
Слово «здоровье» — одно из самых распространенных. О нем молят Вевышнего, вспоминают в радости и печали, в будни и праздники. С ним приходят в дом и уходят из него. Им клянутся. Мудрых мыслей о здоровье высказано великое множество. И это неудивительно. Организм человека сложен. Каждый автор находит какую-то грань, какой-то признак для характеристики его сущности. 1,5 тысячелетия назад философы высказали мысль о том, что в организме все уравновешено: «Сохраняет здоровье равновесие в теле сил влажного, сухого, холодного, теплого, горького, сладкого и прочих. Господство же в нем одного — есть болезнь. Ибо господство одной противоположности действует гибельно». «Здоровье, — отмечается в словаре В.Даля, — это состояние животного тела (или растения), когда все жизненные отправления идут в полном поряке, отсутствие недуга, болезни». Здесь сделан шаг вперед — указан конкретный признак состояния здоровья — порядок в жизненных отправлениях. В Уставе Всемирной организации Здравоохранения читаем: «Здоровье — это состояние полного физического, духовного и социального благополучия, а не только отсутствие болезней или физических дефектов».


«СТИХИЙНЫЙ ЗОДИАК»

«СТИХИЙНЫЙ ЗОДИАК»

Почему люди такие разные? Вот я и моя жена — Львы. А мы совершенно разные люди. Она всю жизнь гоняется за престижем, переживает, если у нее все не так, как у других. А я доволен тем, что есть, и если что-то не выходит, не схожу с ума. Мне нравятся простые, но добротные вещи. А она больше всего радуется, когда ей купишь что-то яркое и модное. Выходит, ваша астрология не работает? Давид Штейнберг

Астрология работает. И ваше письмо — еще одно тому доказательство. Дело в том, что астрология — сложнейшая наука. И она отнюдь не ограничивается знанием о том, где расположено Солнце человека. Ваше Солнце и Солнце вашей жены расположено в одном и том же знаке Зодиака, но все остальные планеты — совершенно в разных местах.
Судя по тому, что вы пишите, ваша жена — более ярко выраженный Лев, чем вы сами.